Съевшие яблоко - [14]

Уходил профессор из детского сада сгорая от чувства неловкости. И хотя напоследок воспитательницы натянуто смеялись и уверяли его, что такое часто бывает, Денис Матвеевич уловил растерянность на лицах провожавших его женщин. До самой ночи он полыхал от стыда.

И успокоился только приняв решение — ноги его больше не будет в детском саду. Ведь в конце концов, он и не должен забирать ребенка, это не его забота. Это обязанность Лизы — она старшая сестра, а раз родителей нет, то она и должна водить брата в сад.

А Дениса Матвеевича это не касается.

8

В жизни же самой Лизы в тусклом однообразии будней: дом — садик — школа — снова садик и дом — ничего не происходило. Только осень медленно подходила к концу. Холодало, напорошил первый снег. Противнее задул ветер и теперь свой скучный маршрут девочка совершала, засунув руки глубоко в карманы куртки. Курила, не вынимая сигареты изо рта, и выпускала дым уголком губ.

— Эй! — окликнули ее сзади, после чего раздался громкий топот, — привет!

Лиза резко обернулась и подобралась.

Школьный двор уже давно пустовал, занятия по физкультуре перенесли в спортзал, и тропинки по обе стороны чахлых тополей одиноко пестрели замерзшими лужами.

Она не очень-то жаловала посторонних. Вообще люди — знакомые и не знакомые — редко приносили ей что-то хорошее и потому Лиза заведомо остерегалась и даже побаивалась с ними сближаться. Но на этот раз напрасно — ничего угрожающего в оклике не было. За спиной она увидела здоровенного запыхавшегося парня, улыбавшегося широко и добродушно.

— Привет! — с непонятным для Лизы дружелюбием выдохнул он.

Она кратко глянула и недовольно, сквозь зубы, выдавила:

— Ну.

Парень воспринял это невнятное мычание как приглашение и подстроившись под ее неторопливую поступь, зашагал рядом.

— Домой? — спросил он, завязывая беседу будто со старой знакомой.

Лиза всегда плохо запоминала лица и ей понадобилась пара секунд, чтобы вспомнить, как они курили в туалете. Где парень болтал без умолку, хотя его об этом никто не просил.

А курить этот увалень-Никита совершенно не умел.

Девочка выдохнула сизую струйку дыма, нехотя процедив:

— Типа того, — и бросила короткий взгляд через аллею.

Там — по другую сторону тополей показались ее одноклассники. Шли они быстро, весело перекрикиваясь, размахивая портфелями. Легко обогнали волочащуюся нога за ногу Лизу и скрылись за калиткой.

Та исподлобья проводила их взглядом.

Они, в отличие от Лизы, никогда не ходили по одному. Всегда гурьбой. Со своими. Их детский коллектив делился на касты совсем как взрослый. Так собаки различаются по масти. И не принадлежащая ни к одному сообществу Лиза чувствовала эту градацию особенно остро.

На вершине пирамиды восседали любимицы классной — ее «девочки». Сучки-акселератки, думающие только об оценках и тряпках. Все до единой длинноволосые блондинки с розовым блеском на губах. После уроков курящие за гаражами мамашины сигареты.

За ними пацаны-недоростки. Высокомерные засранцы во взрослых мужских костюмах, с дипломатами вместо рюкзаков. Из них только один доставал девчонкам до бровей. Зато они всегда получали пятерки, считали себя умнее других и не замечали никого, кто не входил в их тесный кружок.

Здоровые лбы из плавательной секции тоже дружили только промеж собой, развлекаясь в своей компании. Этим оценки ставили исключительно за спортивные достижения.

На дне их мутного водоема валандались жупила. Их не чморил только ленивый.

Но даже среди таких Лиза была изгоем. Ведь у каждого из них, на какой бы ступени иерархии они не стояли, была мать, а то и полная семья. Шмотки, цацки, телефоны и куча «проблем».

Лиза их ненавидела.

На фоне такой как Романова все они чувствовали себя крутыми. Только над ней можно было ржать в полный голос, когда ее вызывали к доске (Лиза редко отвечала сносно), безбоязненно глумиться, когда ее распекали учителя и издевалась классная.

Ведь за нее-то точно не вступятся. Никто из родителей не заругает за насмешки над Романовой.

Потому что она из «такой» семьи. С такими не разрешают общаться, гулять, даже разговаривать. С такими даже в садике в песочнице не играют дети.

Откуда-то все в школе знали какая семья была у Лизы. Об этом никто не говорил, а все знали. И родители других детей бросали на нее полные подозрения негодующие взгляды.

У Романовой семья алкашей.

У Романовой мать пьяница.

У Романовой родители спились.

Самый последний маменькин сынок знал, что Лиза ничейная и приблудная и живет у кого-то из жалости. Что она такая же как мамаша, что пойдет по той же дорожке. И что общаться с такими нельзя. У нее плохие привычки, она — неподходящая компания, она научит плохому.

На второй аллее появилась еще одна группа школьников — на этот раз «девочки» классной. В своих цветных пуховиках пестрые как куры — они заметили Лизу и, не сговариваясь, сомкнувшись головами, визгливо захихикали.

Лиза вспыхнула и злобно ощерилась. Резко выпростала руку из кармана и, глядя прямо на них, оттопырила средний палец. «Девочки» замолкли, поджали губы и поспешно гурьбой скрылись за углом школы.

Девочка сунула замерзшую руку обратно в карман.

— Я тоже домой…