Северные горы - [19]

Чьи-то руки поднимали, несли ее куда-то, все внутри рвалось от боли — потому что ее оторвали от тела, в котором не было Артана, не было, не было… Она кричала и вырывалась, ее не пускали, потом навалилась темнота, но и в темноте была боль. Потом и она исчезла.

--

Карие глаза, бледная кожа,

Смешные пятнышки на носу.

Ты говоришь: веснушки.

Светлые волосы, прядь — серая, прядь — золотая,

Золото и пыль.

Ты говоришь: светло-русые.

Тонкие пальцы на моей груди,

Нежные, слабые, сердце щемит от счастья.

Ты говоришь: глупый,

Я ведь люблю тебя.

Оревалат Аартелинур

"Моя"

из сборника "Отрывки из жизни"

--

На рассвете Марен разбудил телефон. Незнакомый голос захлебывался, вскрикивал, выл. Марен ничего не поняла, только — что беда. Подхватилась, выскочила на улицу в юбке задом наперед, свитере наизнанку и домашних тапках. С неба упал знакомый зелено-красный флаер, теперь принадлежавший Раттирену, немолодому турепанину из тупика Буйных Молодцов.

— Скорее, мадам, — Раттирен распахнул дверцу.

В маленькой обшарпанной комнате на топчане лежала страшная серая женщина с остановившимся взглядом. Рядом топталась черномазая девчонка с тряпичным комом в руках. Ком шевелился и попискивал. Марен перехватила у девчонки сверток и увидела сморщенную коричневую мордочку с младенчески мутными глазами. Тогда она снова посмотрела на ту женщину на топчане и узнала Карину. Боги, умерла?

Она была жива, но никого не узнавала. Она не осознавала, что родила сына. Она бормотала что-то несвязное про тело, прекрасное тело, в котором больше нет Артана.

— Он погиб, — объяснила девчонка вполголоса.

Вот оно что. Он погиб, а его сын родился. И если Марен не вмешается, малыш, уже наполовину сирота, может остаться сиротой круглым.

— Лучше бы ты дала тогда Говарду, — пробормотала Марен сквозь зубы. И сильно ударила Карину по лицу. Ее голова мотнулась. Марен ударила снова. И снова. Пустые безумные глаза вздрогнули, закрылись. Открылись.

— Не бей, — прохрипела Карина. — Я не умираю. И его не бей. Он уже умер.

— Он жив, — закричала Марен и сунула ей в руки младенца. — Вот он!

— Кто это, — вяло прошелестела Карина.

— Артан! — зло бросила Марен. — Это Артан. Только еще маленький.

Измученное лицо Карины просветлело.

— Ты вернулся. Гереннэ…

--

Как мало было нужно мне, чтобы полюбить!

Ты просто посмотрела — и увидела меня человеком, равным тебе. И я пропал.

Почему ни одна красавица в родных горах не задела мое сердце? Как это было бы просто, естественно и красиво! Но нет — я услышал твой голос, полный стыда, и забыл всех на свете горянок. Ты прекрасна и сама это знаешь — я каждый день говорю тебе, как ты прекрасна; ты бесконечно другая — и ближе всех; ты понимаешь меня сердцем, не понимая слов, которые я шепчу тебе в забытьи на моем языке.

Как мало — и как много!.. Ты не знаешь, кто я и откуда — этого не объяснить ни за дни, ни за годы, может быть, только за всю жизнь. Но ты полюбила меня, и Огненноликий улыбается, глядя на нас по утрам.

Оревалат Аартелинур

"Ты"

из сборника "Отрывки из жизни"

--

Артана похоронили без нее. Ей было все равно. Ведь огню предавали пустое тело, а Артан был с ней. Такой же темный, как раньше, только крошечный. Он забыл, что он Артан. Но когда его тело подрастет, он непременно вспомнит.

Теперь она хотела жить, чтобы помочь ему вспомнить.

Но когда младенческая голубизна ушла из его глаз, они оказались темнее и ярче. У нового Артана были необыкновенные темно-синие глаза. Ни у кого таких не было. Марен, по крайней мере, никогда не встречала ни у белых, ни у варваров такой густой неистовой синевы.

Карина понемногу приходила в себя. Но прошел не один месяц, прежде чем она поняла, что муж ее умер, а сын — просто маленький ребенок, похожий на отца, но не второе его воплощение.

Конечно, имя его было Артан. Никакое другое нельзя было ему дать — настоящее. Но нужно было имя-для-людей, чтобы злые духи не подобрались к малышу. И, не смея произносить вслух настоящее имя ребенка, она звала его Оре — как синий весенний цветок.

Деньги давно кончились, и если бы не Марен, Раттирен, Раимман и стайка его юных друзей, Карине нечем было бы кормить Оре. То один, то другой забегали к ней взглянуть на малыша, а потом обнаруживалась кастрюлька с супом, или кружка молока, или пакет овощей, иногда — несколько динариев. Однажды пришла рыжая Матильда, о которой Карина давно забыла, и принесла толстый конверт с деньгами. Карине было неловко, но она взяла этот конверт, потому что в нем скрывались еда для Оре, башмачки для Оре, игрушки для Оре. Он уже начинал ходить, все тянул в рот, заливисто смеялся, показывая два острых зуба, он говорил: «та-та-та», "дай" и «мама». Туика, дочка Раттирена, сказала, что может присматривать за мальчиком, если Карина немного заплатит. Марен нашла ей место на почте. И в день, когда Оре исполнился год, — в годовщину смерти Артана, — Карина вышла на работу.

Никто не знал ее в маленьком почтовом отделении на восточной окраине. Она была тиха и молчалива, быстро и толково разбирала адреса на конвертах, безропотно таскала тяжелую сумку с газетами и письмами. Никого не интересовало, где и как она живет. Иногда ее подвозил до работы Раттирен на старом зеленом флаере в красный горох, но никто не задумывался, нравственно это или нет. И никто, слава богам, не знал, что под наглухо застегнутой блузкой между ее грудей лежит гроздь турепанских амулетов, амулеты Артана, а дома ее ждет маленький темно-коричневый мальчик с большими синими глазами.