Серый как пепел - [7]

— Разошлись по койкам, — приказал Лаудер. — Чтобы до утра не шевелились. Пока Эндрюса не будет, из помещения никто не выходит, даже на обед.

— Есть, сэр, — нестройно ответили курсанты.

В дверях Лаудер обернулся.

— Если Эндрюс появится, посоветуйте ему найти меня раньше, чем я найду его.

Курсанты посмотрели на захлопнувшуюся дверь и переглянулись.

— Конец Головастику, — убежденно сказал Мартинес.

Спортивный бассейн был пуст, вода слита, и дроиды-уборщики орудовали там щетками. В глубоководном бассейне шли занятия дайвингом для начинающих, в спа-бассейне при сауне жены преподавательского состава занимались аква-аэробикой. Лаудер проверил ультрафиолетовую галерею, тропический корпус, медицинский изолятор, аквариум и еще пару мест, где могли бы понадобиться плавки, но Эндрюса нигде не было. Лаудер почувствовал, что начинает заводиться. Территория училища невелика, мест, где может спрятаться мальчишка, не так уж много, тем более спрятаться так, чтобы он, Лаудер, не сумел его найти.

Если исходить из того, что покончить с собой Эндрюс не планировал, то плавки были нужны для комфорта, а не для того, чтобы сбить всех со следа. Совет взять еду говорил о том, что вылезать оттуда, где Эндрюс собирался сидеть в плавках, не то затруднительно, не то невозможно в принципе больше одного раза. Накануне экзаменов. Один. В воде.

Лаудер остановился, развернулся и быстрым шагом направился к собственному лабораторному корпусу, толкнул дверь, зажег свет и бросил взгляд на пульт, где горела красная лампочка. Он бегом поднялся по лестнице и оказался в небольшом круглом помещении, центр которого занимал пузатый агрегат со сдвижной крышкой. Крышка была закрыта, и только свечение управляющей консоли говорило о том, что автоматика активна.

Это была депривационная камера для лабораторных работ выпускного курса. Форменная одежда Головастика аккуратно висела на вешалке. Лаудер посмотрел на таймер. Галлюцинации отмечаются через семьдесят два часа пребывания в камере, расстройство памяти и сознания — через сто двадцать, необратимые изменения в психике через сто восемьдесят. Эндрюс провел в камере около ста часов.

Лаудер закрыл дверь на замок, зажег свет, активировал пульт управления камерой и нажал кнопку. Крышка осветилась и медленно поехала в сторону. Он сдернул со стены аптечку, высыпал ее содержимое на стол, нашарил среди лекарств шприц с транквилизатором, пару шприцов со стимуляторами, снотворное, и был готов к любой реакции Эндрюса на внезапный раздражитель, лишь бы эта реакция была. Но сто часов слишком убедительно говорили о том, что реакции может не быть никакой и в лучшем случае понадобится реанимация с последующей длительной реабилитацией.

Головастик лежал с закрытыми глазами, и водонепроницаемый шлем со щитком на глазах поддерживал на плаву его голову, а перчатки — руки. Лаудер нажал кнопку слива и смотрел, как Эндрюс постепенно опускается вниз. За несколько сантиметров до дна Лаудер остановил слив, чтобы удар ягодицами не стал для Головастика дополнительным шокирующим фактором, на который его психика неизвестно как отреагирует. Ярко-красные трусы Эндрюса выглядели идиотски оптимистично в сложившейся ситуации, а гель, который наносят на тело для предотвращения контакта кожи с солевым раствором, придавал ему неестественный загорелый вид, точно дело и вправду было на пляже.

— Kellemes karácsonyt! — вдруг тихо сказал по-венгерски Головастик.

Лаудер вздрогнул.

— И тебя с праздником, — ответил он, пытаясь на слух определить степень поражения мозга Эндрюса.

— Ön katolikus? — сосредоточенно спросил Головастик.

— Эндрюс? — Лаудер посмотрел на его лицо, напряженное, словно тот прислушивался к невидимому собеседнику, приподнял щиток на шлеме, но Эндрюс этого не заметил, потому что глаза его были плотно зажмурены.

— Gratulálok, — хмуро сказал он кому-то сбоку от себя.

Лаудер придержал Эндрюса за шею, чтобы снять шлем, но неожиданно для него Головастик подпрыгнул и ударился головой о бортик камеры, от удара потерял равновесие и свалился обратно в воду, подняв волну брызг. Судорожными движениями он сдирал с себя перчатки, пока Лаудер пытался прижать скользкого как рыба Головастика ко дну камеры. Когда почти удалось его зафиксировать, у Эндрюса из уха выпал и повис на проводе лингвовкладыш, из которого женский голос жизнерадостно спросил по-венгерски, рождество ли сейчас или новый год, и не католик ли ее собеседник? Лаудер от неожиданности ослабил хватку, и Головастик, не удержавшись, плюхнулся в солевой раствор носом.

Мокрый и злой Эндрюс, завернутый в полотенце, пошатываясь, стоял босиком на полу и ждал, пока Лаудер снимет с него датчики и разрешит одеться. Лаудер тем временем следил за кривыми мозговой активности и гормональными показателями, растущими на экране, периодически поглядывая на Эндрюса, который почесывался от высыхающего липкого геля — в душ его Лаудер не пустил.

Норма. Норма. Норма.

Лаудер незаметно вытер лоб и кивнул на кресло, которое привел в полулежачее положение.

— Ложись и клади руку на подставку, — приказал он Эндрюсу.

— Не имеете права, — отважно ответил Головастик.