Серебряное блюдо - [11]

Всех невинно погибших слезой.

4

Но-Амон, с железным громом

Ворота твои сорваны прочь.

О египетских казнях споем мы,

Что карали тебя в ту ночь.

Как поднявшись из рек густопенных,

Из пустыни жгуче-сухой

По тебе они чинно, степенно

Борозду провели сохой.

Но-Амон, мертвецов вереницы

По сей день у стены стоят.

А над ними хищные птицы,

Как кошмар застывший, висят.

Десять казней тебя разили.

И ничем их не превозмочь.

Десять раз часы полночь пробили.

И ночь первая — крови ночь.

II. Казни

1. Кровь

Звездой пришельца ночь, Амон[55], оголена.

В колодцах и прудах вода озарена.

Как алый жемчуг ты горишь, огнем дыша,

От девичьей косы до нищего гроша.

Грош нищего сверкает, как кровавый зрак,

Девицы крик пронзил колодца черный мрак.

И дрогнула рука — Господь, не погуби!

И кануло ведро и звякнуло в глуби.

Над бдением и сном — блеск красный, огневой,

В ресницах, на устах пылает пекла зной.

И девичья коса поникла, как мертвец…

Отец, — воскликнул сын. Мой сын, — сказал отец.

Все кружится во мне, как пляска тысяч ног.

Иссушен я, отец, иссушен, как песок.

Отец! Прижми меня. Я в пропасти без дна.

И хоть глоток воды подай из кувшина.

Мой первенец, мой сын, вода вся стала кровью.

За то, что истекал град праведною кровью.

Черна колодца глубь. Глаза овец горят;

Ибо в крови был город, но не дрогнул град.

О! Жажда лютая, отец, меня сожгла.

Звезда пришельца, сын, над Но-Амон взошла.

Вода его, отец, пылает в кувшинах.

Кровь слепо льется, сын, а мы — в ее волнах.

2. Жабы

Болотной тиною окутан Но-Амон.

И за грехи свои весь город преклонен.

Напрасно он, как ад, клокочет и вопит:

— Боже, Амон храни! В нем Нил теперь царит!

Лягушка, появись! Тебя здесь царство ждет!

Ты — жаба склизкая! Царица и урод!

Как всадник проскачи! Слюнявый срам людей!

Ты, жаба, обретешь корону королей!

И гадина ползет, и пухнет, и растет,

И Нила злой прилив волнится и гниет.

И вьются сонмы жаб, как змеи тьмой колец…

Отец, — воскликнул сын. Мой сын, — сказал отец.

Отец, то мчится Нил, он наводняет свет!

И жаба правит им! И ей отпора нет!

И лапою она мне зажимает рот!

Спаси меня, отец, хоть чудом. Смерть идет.

Мой первенец, мой сын, так город царский гибнет.

Последним рухнет он, ведь только царь так гибнет.

Но ночь еще длинна, крепись, терпи, мой сын.

Остался до утра ты у меня один.

Отец, в ушах моих беды не молкнет стон.

Сын, в эту жабью ночь так гибнет Но-Амон.

Отец, но он умрет как царь, в боях, средь сеч.

Ты, сын, в его руке узришь знакомый меч.

3. Вши

О, город Но-Амон, ты ненавистным стал.

Поднялся прах земли, и ожил, и постлал

Язвящей вши покров. Слепой, бесслышный ад,

Ты ненавистным стал, Амон — столица-град,

Вошь, вошь презренная, тобой земля кишит.

Ты та, кто впереди чумы и язв бежит,

Ты та кто после битв несется из страниц

Раба! Перед тобой падут народы ниц.

Ты мразь ползучая, желта, как золотник.

И рвут себе лицо и дева и старик,

И в гнойных муках мечутся стада овец.

Отец, — воскликнул сын. Мой сын, — сказал отец.

Отец, погас, как ночь пустыни, свет очей.

Отец, я растерзал себя в тиши ночей.

Освободи меня! На волю отпусти!

От кары гибельной меня здесь не спасти.

Мой первенец, мой сын, не свершено возмездье.

Смерть для карателя, сын, не венец возмездья.

Он взыщет плоть за плоть — от пальцев и до губ.

Ресницу за ресницу, зуб за зуб.

Отец, рыдает кровь во мне, как страшный звон.

Пыль, прах земли, мой сын, терзает Но-Амон

Ночь велика, отец, бессменна тишина.

То мщенья ночь, мой сын, а мщенья ночь страшна.

4. Хищники

Стрелой по Но-Амон помчалась рысь стремглав,

Зверь бродит в городе! Кольцо с ноздрей сорвав,

Рванулся бык и пал и снова встал; впотьмах

На черной шкуре кровь, как пламя на углях,

С цепи сорвавшись, псы безумные бегут.

И кто-то крикнул: волк! И, словно в цирке кнут

Страх только подал знак — короткий свист судьбы —

И кони, опьянев, взметнулись на дыбы

И в свалке дьявольской все кругом понеслись, —

Зверь, скот и человек в побоище сплелись.

Мелькают зуб и нож — как сквозь туман гонец.

Отец, — воскликнул сын. Мой сын, — сказал отец.

Отец, когтистый сброд — шакал, орел и волк —

Вонзает клык и клюв. Домашний скот умолк.

Оставь меня, отец, уйди и не клонись…

Отец, отец родной! Ты выглядишь как рысь.

Мой первенец, у всех переменились лики.

И в людях и в скоте сверкают рысьи лики,

И не покинет этот лик века, века

Младенца колыбель и ложе старика.

Отец, скот рвет себя, он в клочья превращен.

Сын, рыси глаз горит над городом Амон.

Отец, в глазах его уж высохла слеза.

Сын, многое еще увидят те глаза.

5. Чума

Свет факелов, Амон. Он крив, он извращен!

Свет факелов! В нем гнев и радость, Но-Амон!

Амон, ты блеск и мгла. Амон, ты — смерть и мор,

Ты — в гневе женщина, ты — в свете молний бор.

Как часто человек, сглотнув терзаний крик,

Бежит, чтоб обрести веселья краткий миг.

Но в эту ночь чумы не умолкает пир.

Весельем славен он на весь обширный мир.

Амон, свет факелов, веселием горя,

Пройдет материки, переплывет моря

Из рода в род… Незрим, незрим его конец.

Отец, — воскликнул сын. Мой сын, — сказал отец.

Отец, от трупов дым клубится из костров.

Отец, мне хочется разгула и пиров,

И шуток, и забав, и плясок, и проказ.

Мне радость дай, отец, увидеть хоть бы раз.

Мой первенец, мой сын, веселье — дар небесный,