Серебряное блюдо - [12]

Но нас оно разит страшнее кар небесных.

Дай Бог нам, сын родной, той радости не знать,

Которой вопль — отец, а ужас — ее мать.

Отец, во мне звенит свирели перелив.

Сын, в факельном огне Амон чудесней див.

Бьет барабан, отец, под звуки медных труб.

Сын, в стенах Но-Амон само веселье — труп.

6. Язвы

Блестит луна, легка. Амон, ты онемел.

И серебристый луч — позорища предел.

И сжаты все уста. Кто взглянет только раз,

Испуганно сомкнет ресницы темных глаз.

На стенах, по дворам разостлан язвы слой,

Зелено-розовый с зернистой белизной.

И на плоти людской зардели жемчуга.

И плоть твоя не плоть, а острый нож врага.

Амон, проказой все в тебе поражено:

Молчание друзей, сон улиц и вино.

Свирели плач — созвучья чистого венец…

Отец, — воскликнул сын. Мой сын, — сказал отец.

Отец, в потоках рек пожар мой погаси.

Сгораю, я, отец, избавь меня, спаси!

Из пламени, отец, язвящего огня

Неси меня к заре, к заре иного дня.

Мой первенец, мой сын, к спасенью нет дороги.

Нам некуда бежать, проказа на дороге.

Сомкни глаза, и ясным станешь как хрусталь.

Не жди утра вдали. Покрыта язвой даль.

Отец, на всем живом цветистых язв узор.

Луною в Но-Амон, сын, освещен позор.

Смеясь, отец, луна плывет легка, легка…

И на младенца, сын, глядит издалека.

7. Град

Вдруг раскололась ночь. И разом пала ниц,

И покатился град, как сонмы колесниц,

И засверкала мгла, и сумрак распылен.

В разрухе и красе, Амон, ты оголен.

Вся твердь — живой поток убийственных камней.

И хлещет землю град, что миг — то все сильней.

В глубинах льдин огонь. И раненая тварь,

Упавши, мечется. О, твердь, сильней ударь!

В глубинах льдин огонь. А над потоком льет

И, заглушая крик, по головам он бьет.

Он бьет, хоть на земле уж распростерт беглец…

Отец, — воскликнул сын. Мой сын, — сказал отец.

Отец, кишит зверьми все небо, как леса.

Пусть соколом взлечу, отец, я в небеса.

Швырни меня, отец. Расплющусь я как вошь!

Отец, хаос настал. Отец, чего ты ждешь?

Мой первенец, мой сын, хаоса нет, законы

Царят на свете, сын, железные законы.

И лишь рассеется дым павших государств,

Завидят их не раз сквозь груды пепла царств,

Отец, струится кровь твоя, как едкий яд.

Железные законы, сын, на нас глядят.

Последний из птенцов, отец, в ночи убит.

И враг наш в эту ночь рыдает, сын, навзрыд.

8. Саранча

Но бедствий океан тем не иссяк, Амон.

Как на посмешище ты будешь обнажен.

От крови отсчитав семь кар, в восьмой ночи

Твой облик извратит сонм полчищ саранчи,

И все зеленое сотрут с лица земли.

Народ столь крохотный тебя, Амон, палит.

Когда ветра пустынь иссушат лист дотла,

От весен и от зим останется зола.

Утратишь разум ты. Забыт и одинок,

Взывает к небесам трепещущий сверчок.

Лишь о тебе грустит печальный сей певец…

Отец, — воскликнул сын. Мой сын, — сказал отец.

Отец, где город тот? Где лес, роса и новь?

Они мне чудятся во сне сквозь град и кровь,

Сквозь них лик матери глядит в меня с небес.

Но саранча прошла, и образ тот исчез.

Мой первенец, так стерлись родина и образ,

Дабы больней любить ее изъятый образ.

У нас в очах она, как черная зола.

У нас в сердцах она, как голубок бела.

Отец, из-за окна гляжу я на Амон.

Как камыши, мой сын, наш город оголен.

Последний лепесток пристал, отец, к песку.

Целует землю, сын, он на своем веку.

9. Тьма

Тьма грянула, Амон. Не сумерки, не тень —

Мрак черный и слепой затмил внезапно день.

И тщетно из всех сил ты расширяешь зрак,

Дни покорились тьме, и их окутал мрак.

И покрывает он деяния племен,

Слух коих столь ласкал свирели нежный звон.

То мрак, что из давно минувших дел и дней

В музеях дребезжит осколками камней.

Ночь бдения, Амон. Недвижима, тиха.

Свершилось все, Амон. Разумно, без греха.

Лишь мальчик в колыбели сед, словно мудрец…

Отец, — воскликнул сын. Мой сын, — сказал отец.

Отец, где ты, отец? Я весь окутан мглой.

Ощупай ты меня, отец, отец родной.

Не покидай меня, и, тьме наперекор,

Воспрянем к свету мы, как птицы с выси гор.

Мой первенец, мой сын, не разлучит нас сумрак;

Он сковывает нас слепым стенаньем, сумрак.

Рыданьем, гневом, сын, мы сплочены поднесь.

Не здесь начало их, и их конец не здесь.

Отец, взлетим, отец, туда, где яркий свет.

Засветится, мой сын, Амон светлей комет.

На нас, отец, Амон взирает из руин.

Твоя ночь близится. Готовься к ней, мой сын.

10. Казнь первенцев

Вернись, звезда пришельца. Обагрись, Амон.

Царевна-жаба, сядь под стенами на трон.

Воскресни, прах земной! Смотри: то явь, не сны.

Стой, рысь! На зрелище вы все приглашены.

Глядите ж! Лунным светом ночь озарена.

Огонь чумы, гори! Лунная ночь ясна.

Ты, язва, веко вновь приподыми свое.

Град, встань, словно король, опершись на копье.

Взбирайтесь зреть с нее… Над городом луна.

Вы, саранча и мрак… Вкруг города стена,

Эй, толпы, по местам! Где сонмищам конец?..

Отец, — воскликнул сын. Мой сын, — сказал отец.

Отец мой, на груди ты руки мне скрестил,

Мои глаза сомкнул и веки опустил.

И тьма вокруг меня, и прах, и звездный блеск.

Рыданье лишь твое шумит в ушах, как лес.

Мой первенец, мой сын, звезда, прах, и рыданье

Нам подарили мир счастливее рыданий.

Звезда, рыданье, прах — они цветной хитон

И саван ночи той, последней в Но-Амон.

На мне, на мне хитон, и я готов, отец.

Сын старости моей, Амона первенец.

Отец на сына пал. Затих и замер свет.