Стихотворения разных лет

И казнили детей у могил… В этот час

Спали люди спокойно на свете.

Ты под солнцем избрал средь народов — лишь нас.

Ты нас трудной любовью отметил.

Ты избрал нас, Господь, среди прочих людей,

Утвердил нас под солнцем упрямо…

Видишь, мальчик стоит над могилой своей

Потому лишь, что он от рожденья еврей,

Кровь его — как вода в этом мире зверей.

Просит он: “Не смотри, моя мама!”

Плаха мокра от крови, зазубрен топор,

А Святейший отец в Ватикане

Не желает покинуть прекрасный собор —

Поглядеть на погром, на закланье.

Постоять хоть часок — может, Бог что простит —

Там, где агнец разнузданным миром забыт,

Где дитя Над могилой

Стоит.

Помнит мир о сокровищах прошлых веков —

Ведь наследие предков бесценно.

А хрустальные чаши ребячьих голов

Изуверы

Дробят

О стены!

Крик последний звенит: “Мама, ты не гляди,

Это зрелище — не для женщин.

Мы ведь тоже солдаты на этом пути,

Только ростом немного поменьше”.

И казалось, кричит размозженная плоть:

“Бог отцов наших, помним мы кровью:

Средь народов земли ты избрал нас, Господь,

Ты отметил нас трудной любовью,

Ты, Господь, из мильонов детей нас избрал.

Пред тобою погибли мы, Боже,

Нашу кровь ты в большие кувшины собрал —

Потому что ведь некому больше.

Запах крови вдыхая как запах вина,

Всю до капли собрав ее, Боже,

Ты с убийц наших, Господи, взыщешь сполна.

С большинства молчаливого — тоже…

1942

Перевод Д. Маркиша 

Лето царило

Семьдесят лет.

Солнце — яда и мести прибой.

Только он — оливняк, безмолвный аскет —

Стойко выдержал огненный бой.

Родина,

Его клятва свята! Будни сочные с ним

Груза звезд и луны не грузили.

Только бедность его, словно “Шир га Ширим”,

Сердце скал твоих насквозь пронзила.

Или, может быть, волей небесных высот

Он слезой наделен, распаленной в огне,

Чтоб над книгой твоей, как сухой счетовод,

Одиноко итожить гнев.

Когда горы твои жаждут смерти и в них

Молит блеянье стад о дожде на лугах,

Он твой страж крепостной,

Твой пустынник-жених,

Твоя жизнь в его цепких руках.

Ослепленный закатом, под вечер лицо

Твое ищет он — где ты?!..

В огне его жил и корней обручальным кольцом

Твой плач сохранен на дне.

От него далее ад в испуге бежит,

Зря растратив жару…

Если гложет

Грудь камней хоть один корешок, чтобы жить, —

Сердце гор никогда умереть не сможет!..

Перевод А. Пэнна

Тишина в пространстве громче вихря,

И в глазах кошачьих блеск ножа.

Ночь! Как много ночи! Звезды тихо,

Точно в яслях, на небе лежат.

Время ширится. Часам дышать привольно.

И роса, как встреча, взор заволокла.

На панель поверг фонарь ночных невольников,

Потрясая золотом жезла.

Ветер тих, взволнован, легким всадником

Прискакал, и, растрепав кусты,

Льнет к зеленой злобе палисадников,

Клад клубится в пене темноты.

Дальше, дальше ввысь уходит город

С позолотой глаз. Урча, без слов,

Испаряют камни гнев и голод

Башен, крыш и куполов.

Перевод Л. Гольдберг

Один человек вернулся в свой дом

и запер дверь почерневшим ключом.

Серебро и врагов при свече сосчитал

и больше думать о них не стал.

На скрижали сердца оставил одно

имя — вовек святится оно!

Свет погасил и крылья простер,

шагнул из окна в небесный простор —

над городом, надо всем, что любил,

большою птицею он поплыл.

Перевод А. Графова

                                     Хаим Вейцман 

… И наступит покой. И багровое око

Небосвода померкнет в дыму,

И народ,

Всею грудью вздыхая глубоко,

В предвкушения близкого чуда замрет.

Он в сияньи луны простоит до восхода.

В радость, в боль облаченный,

И с первым лучом

Двое — девушка с юношей — выйдут к народу,

Мерным шагом ступая, к плечу плечом.

Молчаливо пройдут они длинной тропою,

Их одежда проста, башмаки тяжелы,

Их тела не отмыты от копоти боя,

Их глаза еще полны и молний и мглы.

Как устали они! Но чело их прекрасно

И росинками юности окроплено,

Подойдут и застынут вблизи… И неясно,

То ли живы они, то ль убиты давно.

И, волнуясь, народ, спросит: “Кто вы?”

И хором

Скажут оба, в засохшей крови и пыли:

“Мы — то блюдо серебряное, на котором

Государство еврейское вам поднесли”.

Скажут так и падут. Тень на лица их ляжет.

Остальное история, видно, доскажет…

Перевод Р. Морана

Хаим Вейцман, первый президент государства Израиль

     И затихнет земля. Голубой глаз небес,

     Покраснев от пожарищ, затянется тьмою.

     Молча встанет народ перед чудом чудес,

     Изувечен, но так и не сломлен судьбою.

     Он готов к торжеству. В мертвом свете луны,

     Луч надежды в израненном сердце лелея,

     Ждут евреи чудесного дара Страны –

     Государства Евреев.

     И тогда им навстречу – без песни, без слов

     Выйдут парень и девушка. Юные лица

     От рабочего пота и дыма боёв

     Потеряют красу и не будут светиться.

     Их одежда и руки черны от труда,

     На их лицах усталость последнего боя.

     И пойдут они медленным шагом туда,

     Где Народ их встречать будет стоя.

     Молча встанут они – не мертвы, не живы –

     Пред Народом, уставшим от горя и слёз.