Серебро - [9]

О! Все равно сна ни в одном глазу. Слушай.

Хосе, молодчина, действительно выждал до вечера. Принес лепешку с начинкой, горячую.

— А ты сам?

— Я одну съел, а со второй убежал. Я всегда так делаю, хоть Пепа и ругается.

— Ха-ха. Ну, хорошо. Что там в доме?

— Весь день ездили туда-сюда. Завтра, говорят, полицейскую собаку приведут. Матерь божия! Собаку. — Таааак, Хосе, помолчи две секунды. Мне надо подумать. Так. Погоди. Архента у меня внутри визжала от ужаса, и страшно мешала думать. Я мысленно цыкнула.

— Хосе, слушай, ты дальняя почта, она же возле железной дороги, ты говорил?

— А. Ну да.

— Слушай, а у тебя какая-нибудь обувь вообще есть? Твоя собственная? — Конечно, — удивился он, — только я ее сейчас не ношу.

— Смотри. Надо обмануть собаку. Сможешь?

— А как? — Я сейчас дам тебе свои туфли, ты с ними в руках добежишь до дома, там надень их на свои, прямо сверху, и беги в них до железной дороги. Там ты их сними и брось на рельсы, свои сними и возьми в руки, и со своими ботинками в руках беги домой. Но это надо сейчас делать, пока еще не совсем темно. — Ха! — Погоди. Слезай, мне тут надо еще поколдовать немножко. Мальчик скользнул вниз, как обезьянка, а я вытащила из-под травы туфельки. Простая кожа снизу, тряпочка с завязочками сверху. Под архентин мысленный крик «что ты делаешь????» я засунула руку под юбку и потерла ей у себя в паху, глубже, еще глубже. Хм, детка, а ты умеешь возбуждаться. Ее заколотило от отвращения. Тссс, тсс, это для дела. Я обтерла руку о кожаную подошву одного тапочка, тыльную сторону — о второй. Должно быть нажористо, на собачий-то дух. Обтерла досуха по ткани, сбоку, там и сям. — Вот, на. Пока не обувай, неси в руке, обуешь возле дома, хорошо? Только чтобы не видели тебя!

Он кивнул и убежал. Черт. Но тут уже опять гадать — повезет-не повезет. Альварес тоже мог не выпить остатки из стакана, или унюхать яд. Давай я тебе, пока все равно делать нечего, еще какую-нибудь сказку расскажу? О царе Салтане, хочешь? Она хотела.

А стихов-то я и не помню. Ни слова. Только сюжет. Ну и неудивительно, мы же ее головой думаем, по-испански. Что же, сюжет тоже дело неплохое. Пришла ночь. Я тихонько вылезла из дупла на землю, ощупью обошла дерево, дотянулась — ощупью же — до стены и вдоль нее дошла до большого колючего и пахучего, всего увешанного цветами, куста. Под кустом я в первую же ночь выкопала нам с Архентой ямку для тех дел, о которых дамы вслух не говорят. Я ею воспользовалась и прикрыла ее обратно листом. Земля тут была благодарная — жидкое всасывала со скоростью сброса, а нежидкого у два дня не жравшей перед побегом Архенты, считай, и не было. И сейчас, надо сказать, печенье шло у нее заметно медленнее, чем стоило бы — две штуки съела, считай замутит. Не беременная ли она? Залезла в дупло, учинила расспросы и в общем лишний раз порадовалась, что нашла, чем угостить сукина сына Альвареса. Анал ему, видите ли, больше нравился, чем классика, а фистинг — больше анала. Так что за те пять дней, что прошли с последних месячных, обрюхатить нас он вроде бы не мог. Хоть бы уж. Ночь прошла. Прошел день. Я забалтывала Архенту, чем могла, а сама с ужасом ждала звуков собачьего лая. На закате — шорох, тихий смех — в дупло засунулась чумазая мордашка Хосе.

— Они нашли ваши туфли! Теперь все думают, что вас кинули под поезд!

— Ты золотой парень, Хосе, — искренее говорю я и кидаюсь его обнимать. Он отбивается и хохочет, колотя ногами по стенкам дупла.

— Тихо, тихо, дерево сломаешь!

Он хохочет еще сильнее.

— Мы обманули всех, сеньора!

— Ну, еще не обманули, еще только начали обманывать. Кстати, тут не услышат хозяева сада, как ты хохочешь?

— Так он пустой. В доме никто не живет.

Я расспрашиваю мальчика о том, в какой стороне от дерева стоит дом, в какой — тропинка наружу, как далеко этот дом от дома Альвареса, если по улице. Расклад забавный, сбежала я, если по прямой, метров на двести. — Слушай, а у тебя игральные карты есть?

— У отца есть. — А ты можешь их втихаря свистнуть? Я тебя играть бы научила. Он часто сам играет?

— А он сейчас уехал, а карты в кармане воскресной куртки лежат.

— Погоди, так ты не сын Франциско?

— Не, он мой дядя. Мама умерла, отец уехал в пампу, а я вот с Пепой.

— Ясно. У меня тоже мама умерла.

Хосе смотрит на меня, вздыхает.

— Но ваш батя же скоро уже приедет?

— Вот, ждем.

— Я тоже своего жду, — шепотом говорит он и вылезает из дупла.

Наутро он приходит с засаленной колодой. Масти у нее непривычные — кругляшок, ваза, меч и дубинка, что там соответствует нашим, ума не приложу — всего один джокер и не хватает одной семерки. Но мне и не надо. Я сажусь в дупле по-турецки, растягиваю юбку между колен.

— Смотри. Для фокуса нам нужны все короли, все дамы, все кабальеро и все единички.

— Ага, — он смотрит внимательно.

— Кроме единичек, из чисел нам понадобятся десятки и одна — это важно, только одна! Девятка. Вот, девятка ваз.

— Отец говорил, это чаши. Как в церкви.

— А. Ну, девятка чаш. остальные карты откладываем в сторонку, они не нужны. Вот, смотри внимательно — вот четыре короля… Четыре дамы… Четыре кабальеро… Четыре десятки, четыре единички и девяточка. Изучи их.