Сердце-озеро - [20]

Бригадир ворчал. —

Что ты там такое

Пишешь по ночам?

Письма, что ли, мамке?

Так ведь мамки нет…

— Письма эти, Майков,

В честь твоих побед.

С песней ты, как витязь

В сказке наяву,

А без песни сытость

Чавкает в хлеву.

Без нее не слепим,

Как мы ни спешим,

На пластах столетий

Солнечных вершин.

— Ладно, Саша, ладно,

Пишешь, так пиши,

Если это надо

Людям для души…

Вплыл барачный город

В мартовские сны,

Месяцем проколот

Холодок весны.

Всхрапывает Майков,

За окном — серо,

Бьет в непроливайку

Школьное перо.

На стекляшку донца

В капельку чернил

Первый Город Солнца

Искру заронил.

Опахнул весною

Летописный свод.

Март, двадцать восьмое,

Тридцать первый год.

* * *

От работы жарко,

Снова прет зима.

Бетономешалка

Спятила с ума.

Стужа зубы скалит,

Куролесит норд.

Галиуллин ставит

Мировой рекорд.

Стужа в душу лезет,

В медный зев трубы —

Норовит отрезать

Песню от судьбы.

Последняя атака

Опять рукопашный…

Два года атак!

Ну что же ты, Саша!

Ну что же ты так?

Потоками пота,

Как в бане, облит…

— Такая работа —

Дохнуть не велит,

Индустрия стала

На кромку беды:

Зима! А металлу

Нельзя без воды…

По скальному грунту,

Хоть по лбу, хоть в лоб,

Гранитную груду

Гвоздит землекоп.

Грохочет кувалда,

Скрежещет кирка,

И дня не хватает,

И ночь коротка.

Распахнуты плечи,

Отброшен бушлат.

Ну, вот и полегче

Работа пошла.

Железо с размаху

Врубается в пласт,

Кольчугой рубаха

В лопатки впилась.

Долой и рубашку —

Такие дела!

Душа нараспашку

И — наша взяла!

Он сталь в рукавицы,

Как в зубы, зажал.

Ползет под ключицы

Предательский жар.

На воздухе сорок,

И сорок в груди.

Проклятый термометр!

Постой, погоди!

Железная койка,

Больничный барак.

— Ребята! На стройку

Прорвался беляк!

По коням, братишки!

Вперед, батальон!

Термометр под мышкой,

Как штык, накален,

Багряною мальвой

Расцвечен платок…

— Вот, в Крым тебе дали

Путевку, браток.

Над Ялтою горы,

Да только не те.

Уральское море

Синеет в мечте,

И манит, и снится

У моря завод,

И сварок зарницы

Над зеркалом вод.

— Сестричка!

Труба накреняется

Вниз!

— Не бойся,

То ветер

Качнул кипарис…

— Тревога! Тревога!

В плотине пробой!

— То плещет на пляже

Вечерний прибой…

— Пусти!

На Магнитной

Взрывают руду!

— Усни,

То лебедки

Грохочут в порту.

Сестричка страдает,

С больным говоря,

Как будто листает

«Лесного царя»:

«Кто едет, кто мчится…»

Нет-нет, не враги!

Сестричка страшится

Последней строки.

Поэт уходит в легенду

Туча грозовая

Над Магнит-горой

Сашу вызывает

На последний бой.

Тишина палаты

Память бередит,

Ночь вторую кряду

Он свое твердит:

— Мне стоять на старте

В боевом строю,

Мне папаху дайте

Серую мою!

Мне трубить под флаги

Конников лихих!..

— Может, телеграфом

Вызовем родных?

— У меня их тысяча,

Долго вызывать.

Ночь глухая тычется

Звездами в кровать.

— «Нас бросала молодость

На Кронштадтский лед…»

— Уберите волосы.

Положите лед.

— Это — из Багрицкого,

Это — не в бреду…

Ничего, я выстою,

Я домой приду…

. . . . . . . . . . . . . .

Первая плотина

На глубоком дне.

А трубач поныне

На лихом коне.

К полю первой битвы

Улица сошла.

Трубача не видно,

А труба слышна.

Ты от моря синя

Сколько отмахал

Поперек России,

Через весь Урал!

С песней недопетой

Первым принял бой.

Первая победа

Вечно за тобой.

* * *

Медью солнечной не блещет

На заре твоя труба,

Но несет багряный светоч

Беспокойная судьба.

Путь ее не укорочен,

Не обрезан в двадцать лет,

Не потерян, не просрочен

Комсомольский твой билет.

Ты идешь Магнитоградом

Мимо доменных печей

С нестареющим отрядом

Самых первых трубачей.

С новым племенем на марше

У огней горы Магнит

Ты, как прежде, поднимаешь

Слово жаркое в зенит:

«Завеса дымовая,

Гудков пальба,

Вторая

           Трудовая

                          Военная

                                        Борьба!»[1]

СТАРЫЙ ПАРОХОД

За чаем сидим. Телевизор включаем.

Зеленые блюдца в ладонях качаем,

Как будто, вздымая пары, пароход

Далече, в забытые годы идет.

Он старый. Скрипучие плюхают плицы,

Но рвется сквозь память разбуженной птицей

Фарватером лет, перекатами бед

Минулому, милому счастью вослед.

Легонько вздыхаем у Пристани Детства —

В размытые лица никак не вглядеться…

Но вот загудел пароходик, кружа,

У Берега Юности — память свежа!

Холстинные туфли, беленные мелом,

Капустные щи на ходу, между делом,

На стройках одни боевые посты,

И самый-пресамый ответственный — ты.

Смешной пароходик! Из прошлого вынес

Железные ходики, бешеный примус,

Просторную жизнь, огневую любовь

И ратным железом каленную боль…

А сердца хватало на все не по крохе

И тесному дню, и великой эпохе,

Глубокою мерой, до самого дна.

Хватало на жизнь — от зари дотемна.

…Все реже, медлительней падают плицы,

Годов караван за кормою толпится.

Но, синюю тень наведя на плетень,

Экран возвращает нас в нынешний день.

Мы смотрим, как новое юное племя

К рукам прибирает пространство и время —

О чем и не чаял, ты в нем примечай! —

И пусть остывает невыпитый чай.

ВЕТЕРАНУ МАГНИТОСТРОЯ

Михаилу Люгарину

Закаты в багряной полуде

Над нами, как вечный рассвет.

В Магнитке не старятся люди

Под славною ношею лет.

Ты юность четырежды прожил,

Да все не исчерпан лимит —

Так душу твою растревожил

Тридцатых годов динамит.

И глубже морщинок сплетенье,

И выбелил темя куржак,

А все-таки держишь равненье

На чей-то размашистый шаг.

И, кажется, песня пропета,

Твоя отделилась ступень,

Но к цели уносит ракета

Тобой подготовленный день.

И время тебя не остудит,