Семейное дело - [237]

— Обыкновенно, — сказал Князь. — По восьмому заходу. Я обещал завтра же вернуться. А самолет через час.

Колька развел руками. Ну, Князь! Значит, восьмой ребенок?!

— Ага, — сказал Князь. — И один внук.

— Черт знает что! — проворчал Колька. — Какая-то гиперсексуальная семья. Айда ловить такси, ребята.

Они спустились, оделись, вышли. Было темно, ветер шелестел в темноте голыми ветками. До проспекта надо было пройти по неосвещенной аллее.

— Выросли деревья-то, — сказал Ильин. — Помните, мы их в сорок пятом сажали? В День Победы. Вот только уже не вспомнить, какое чье дерево.

В конце аллеи уже горели уличные фонари, там был проспект. Князь заметно волновался — сумеют ли они быстро поймать такси. Нет, не надо его провожать. Вот адрес. Он сунул в руку Ильину бумажку — должно быть, заранее приготовил еще дома — и подбежал к краю тротуара, оглядываясь, в надежде увидеть зеленый глазок.

Совершенно случайно поглядев в сторону, Ильин увидел человека, прислонившегося к фонарному столбу, и что-то знакомое почудилось ему в этой фигуре, хотя человек стоял, задрав воротник пальто и низко надвинув на глаза кепку. Еще не веря себе, он шагнул к нему и спросил:

— Коптюгов?

— Здравствуйте, Сергей Николаевич.

— Вы-то что здесь делаете?

— Гуляю, — сказал Коптюгов. — Привычка такая у меня — погулять перед сном.

— А-а, — сказал Ильин. — Погодка, правда, неподходящая.

— Ничего, — ответил Коптюгов.

Раздался свист, такой пронзительный, что Ильин вздрогнул от неожиданности и обернулся. Князь уже выбежал чуть ли не на середину улицы и размахивал руками, как ветряная мельница крыльями, а Колька по-мальчишески озорно свистел, сунув два пальца в рот. Такси остановилось. Князь торопливо целовал всех, бормотал: «Приезжайте… дом большой… телеграмму только…»

— А девятый будет? — спросил Колька. — На девятого приедем.

Князь уехал на аэродром.

Ильин обернулся — Коптюгова уже не было.

— Теперь поймаем еще одно такси и поедем ко мне, мальчики, — сказала Ольга. — Только у меня дома ничего особенного нет.

— Хочешь, я открою тебе свою душу? — спросил Колька.

— Попробуй.

Колька распахнул пальто — из внутренних карманов торчало по бутылочному горлышку.

— А почему ты говоришь «ко мне»? — спросил он Ольгу. — Или у вас матриархат?

Наступила долгая неловкая пауза, и Колька виновато сказал:

— Прости, Оля. Я думал, вы… Даже сомнений никаких не было!.. Вас еще тогда ведь дразнили: «Тили-тили-тесто, жених и невеста…»

— Давай свистни, доктор наук, — сказал Ильин, поднимая руку: вдали кошачьим глазом светился зеленый огонек свободного такси.

Около четырех часов они выгнали Ольгу с кухни — спать. Ты же еле на ногах держишься! К тому же у нас могут быть свои, мужские разговоры, понимать надо. Ольга чмокнула обоих и ушла: она действительно чувствовала себя не просто усталой, но разбитой — слишком много волнений, слишком много воспоминаний… Хорошо, что завтра выходной.

— Только вы разбудите меня часа через два, — попросила она. — Дайте честное слово, что разбудите.

— Честное, — сказал Ильин.

— Гад буду! — подтвердил Колька.

Но когда Ольга проснулась, было уже одиннадцать. На кухне все было аккуратно прибрано, посуда вымыта, одна пустая бутылка стояла стыдливо засунутая в угол, другой нигде не оказалось. На столе лежала записка:

«Оленька, радость наша! Мы, два старых, неверных, как все мужчины, подонка, смылись с первым троллейбусом ко мне в гостиницу, потому что этому балде нужен телефон, чтобы узнать, завезли ли в его любимый цех кислород и что-то там еще. Не сердись, золотая! Сегодня вечером приеду обязательно. Николай».

Все-таки Ильин пригласил его к себе: старых друзей, с которыми долго не виделись, положено знакомить с семьей. Надежда наскоро готовила стол, и Ильин видел, что она недовольна тем, что будет гость, но молчала, впрочем, молчание было само по себе красноречиво: у меня единственный выходной, и, вместо того чтобы по-человечески отдохнуть, я должна принимать незнакомого мне и совсем неинтересного человека, да еще улыбаться ему, будто счастлива до потолка, что могу ухаживать за ним!

— Ольга тоже будет? — спросила она.

— Нет, — коротко ответил Ильин. Он сидел у окна с блокнотом, и Надежда, заглянув через плечо Ильина, увидела колонку цифр. Совсем ненормальный!

— Ты не можешь не работать в выходной? — спросила она.

Ильин не ответил и, подойдя к телефону, снял трубку и набрал номер.

— Марк? Здравствуй. Во-первых строках — приходи через час ко мне. Будет один старый знакомый. Помнишь такого величественного студента-пятикурсника, к которому мы ехали аж за Госпитальный вал? Почему? (Надежда догадалась — Шток отказался прийти). Хорошо, передам. А вообще поговорить надо было бы… Конец года все-таки… Ты не помнишь, сколько мы уже дали по обязаловке?.. Ну, пять процентов — это же ерунда. С первого ноября будем варить двадцать восемь — сорок восемь, это полтора миллиона рублей по моим подсчетам. Ты прикинь, что потребуется сверх нормативов… Почему только Коптюгов и Чиркин? А другие что ж, не потянут?

Надежда слушала этот разговор, ничего не понимая в нем — тот мир, в котором жил и работал муж, а теперь и сын, был незнаком ей и не интересовал ее. То, что сегодня будет гость, действительно разозлило Надежду. Какой-то Колька Муравьев, а но отчеству как? Этого Ильин не знал: Колька и Колька. Что ж, мне тоже так называть его — Колька?