Семейное дело - [229]

— To jest praca![7] — восхищенно сказал кто-то.

— Значит, решили удивить гостей, товарищ Ильин? — спросил Рогов. — Кто у вас там, на печи?

— Коптюгов, — ответил Ильин.

— Бог огня! — улыбнулся Рогов, поворачиваясь к Травиньскому. — Ну, пойдем знакомиться? Я только боюсь, что ты сам захочешь провести следующую плавку и тебя от печи придется оттаскивать краном.

Знакомились тут же, в конторке мастера. Коптюгов пришел один — подручные готовили печь к следующей плавке. Рогов, пожимая Коптюгову руку, спросил:

— Вы что ж, каждый день можете так, как сегодня? Или это в честь наших гостей?

— Да, да, — поддержал его Травиньский. — У нас тоже таки печи, но три с половиной часа — это есть рекорд! Как вы это зробили?

Коптюгов улыбался, проводя по мокрому лбу тыльной стороной руки. Было видно — он здорово устал, эта плавка вымотала его.

— Трудно сказать сразу как. Четкая организация труда — раз. Ну и, наверно, умение… Печку покачать, глядеть, чтоб обвалов не было, коротыша… короткого замыкания то есть. А то знаете как бывает — дойдут электроды до расплавленного металла, и пошла искра кругом… Главное же, конечно, самим чисто сработать, как часы. Вот и весь секрет.

Рогов смотрел на него с удовольствием. Там, на снимке во вчерашней газете, Коптюгов был все-таки какой-то приглаженный. Этот Коптюгов нравился ему куда больше. Конечно, все время работать так, как сегодня, сталеварам слишком трудно. Есть технически обоснованные нормы. Просто сегодня — он это хорошо понимал — ребята решили, что называется, показать класс. Но его не отпускала одна мысль, и он повторил вопрос:

— Ну, а если каждый день так?

— Трудно, но будем стараться, товарищ Рогов.

— Ну смотрите! — сказал Рогов. — Я это запомню, память у меня хорошая.

— Спасибо, — сказал Коптюгову Травиньский, обеими руками пожимая его руку. — У меня тоже хорошая память. Обязательно приглашу вас к себе, у нас тоже есть хорошие сталевары…

Гости ушли, унося с собой подаренные каски. И уже снова с грохотом заваливалась шихтой печь, и начиналась вторая плавка, и Коптюгов знал, что на этот раз никакого рекорда не будет и что вторая пройдет как обычно, а потом они начнут третью и передадут печь дневной смене уже на ходу… Но все было так, как он хотел и как приготовил. Плохо одно: плохо, что Сергей видел, как я давал деньги шихтарям. Но, скорее всего, он так ничего и не понял — сосунок ведь еще, салага, а в случае чего скажу, что попросили ребята в долг до получки, почему бы не дать…

Он оказался прав: в тот день Сергей даже не вспомнил, что его удивило появление Коптюгова на шихтовом дворе, и эти деньги, мелькнувшие из рук в руки, и эта загадочная ухмылка шихтаря: «Чье винцо, того и заздравьице». Он ехал домой, уже заранее представляя себе вечерний разговор с отцом, придумывая в подробностях, как скажет с этакой небрежностью: «Не пыльная у тебя, батя, работенка, как я погляжу! Тебе бы профессию поменять. В музей, экскурсоводом. Очень здорово это у тебя сегодня получилось!»

И, придумывая этот по обыкновению шутливый разговор с отцом, Сергей по-настоящему блаженствовал, сидя у окна. Что-то хорошо сделанное или пусть даже одно соучастие в этом хорошо сделанном непременно рождает в человеке сознание не просто выполненного долга, а еще и чувство своей силы, своей нужности другим, вообще своей необходимости в жизни. Этим летом в студенческом отряде было привычным петь по вечерам, хотя все они валились с ног от усталости. Но, пожалуй, только сегодня Сергей впервые по-настоящему понял, почему усталые люди, сделав что-то хорошее и нужное, могут еще и петь.

16

Каждый заводской дом все-таки чем-то похож на одну большую деревню: все знают всех, ходят друг к другу по надобности и без надобности, просто так, поболтать вечерок, а уж по праздникам и говорить нечего — все смешивается, все кочуют из одной квартиры в другую, а опытные хозяйки еще на лестнице определяют по запаху: у Ивановых сегодня щи. Петровы пекут пироги, а Сидоровы жарят мясо… Любая новость распространяется по такому дому тоже, как по деревне, мгновенно: у Сидоровых дочка выходит замуж за студента; у Петровых чуть не случился пожар — старая бабка забыла выключить утюг; у Ивановых украли детскую коляску, которую обычно оставляли внизу, чтоб не возить каждый раз на девятый этаж… Здесь соседствуют старые дружбы и старые неприязни, здесь могут радоваться успехам других и завидовать этим успехам. И все это — обыкновенная, привычная, годами сложившаяся жизнь людей, которых судьба свела сначала на одной работе, а потом и в одном доме.

В этом заводском доме жил главный инженер Заостровцев, многие начальники служб, рабочие; на одной лестничной площадке, дверь в дверь, поселились Воол и Чиркин. Эти двое вообще были старинными друзьями, еще с довоенных лет, а после того, как Воол неожиданно овдовел и остался совсем один, Чиркины стали для него не просто друзьями-соседями, а как бы второй семьей. Он часто думал, что только работа да Чиркины помогли ему выстоять тогда, два года назад, когда умерла жена. А ведь казалось — все, жизнь кончена или, уж во всяком случае, стала ненужной…