Семейное дело - [227]

— Чего же ты предлагаешь?

— Освобождаться надо, — зло сказал Ильин. — Ничего! Мы при социализме живем, безработицы у нас нет. Найдут другую работу.

— И пусть другие с ними возятся, да? — спросил Воол.

— Да, Эдуард Иванович. Наверно, есть такие профессии, где выпивка допустима. У нас — недопустима, сами знаете. Сколько отливок гоним обратно в ШЭП, на переплавку, только потому, что у кого-то руки с похмелья дрожали.

Сейчас он будет возражать, подумал Ильин. Будет говорить о наших недостатках в воспитании, — сельский учитель.

— Это и наши с тобой недостатки в воспитании, Сережа, — сказал Воол.

Он не понял, почему вдруг улыбнулся Ильин, — улыбка была короткой, тут же лицо Ильина снова стало хмурым, даже злым.

— Как член бюро я прошу вас на первом же заседании поставить мое сообщение.

— Так ведь ежели ты начнешь жать, — глядишь, и поругаемся, — спокойно сказал Воол. — У тебя что, какие-то соображения есть? Поделись, хотя бы вкратце…

— Нет, только на партбюро, — сказал Ильин. — У меня, кроме соображений, сейчас вот где завтрашняя отливка сидит. А тут еще гости и секретарь обкома.

— Я пойду, — сказал, поднимаясь, Воол. — Погуляю по цеху.

Это было его любимое выражение и любимое дело; Несколько часов в день — утром, днем, а то и ночью, в разные смены — Воол отправлялся «гулять по цеху» и говорил об этом так, как будто речь шла о прогулке по парку. Но Ильин, да и все, знали, что значили для Воола эти «прогулки». Подойдет к одному, другому, пятому, десятому — разговоры при этом самые разные, начиная от домашних дел и кончая здешними, цеховыми, — и все это мягко, ровно, за что, должно быть, Воола и любили. И Ильин тоже любил Воола, но, называя его про себя сельским учителем, все-таки злился. Вот с Левицким они и впрямь были два сапога пара! Ильина раздражала мягкость секретаря партбюро. Когда-то он сказал об этом Левицкому, и тот, по обыкновению вздохнув, ответил: «Знаешь, Сережа, все вы, молодые, авторитетом власти хотите брать. А Эдуард Иванович авторитетом души берет». Ильин не мог и не хотел принять это объяснение. Он даже чуть обиделся на Левицкого: что ж, значит, я бездушный, так выходит? «Ты замотанный, — сказал Левицкий. — У нас с тобой нет времени в людей поглядеть».

Нет уж, на партбюро он прямо скажет, что надо очищать цех. Сделать так, чтоб человек, вызванный в дисциплинарный день, расписывался в специальной книге, что предупрежден и что второго вызова уже не будет, а будет обращение администрации в цехком с просьбой об освобождении такого-то товарища. И не только за выпивку. За технологические нарушения тоже.

Ладно, хватит думать об этом. Завтра будет нелегкий день…

Еще тогда, когда Генка Усвятцев посвящал Сергея в тайны профессии третьего подручного, он сказал: «Хочешь добрый совет? Приходи раньше минут на двадцать. Костя очень не любит, когда шихтари валят в корзину всякое дерьмо». Он не сразу разобрался, что такое «дерьмо», не все ли равно, чем загружать печь. «Приглядывай, приглядывай, — многозначительно посоветовал Генка. — Посмотри, среди бегущих первых нет и отстающих». Он всегда приговаривал что-нибудь такое, кстати или некстати. Но Сергей и на этот раз ничего не понял.

Из дома тем не менее он уходил раньше и, если ребята из предыдущей смены не успевали загрузить корзину, к началу его смены шихта была уже заложена и взвешена. Впрочем, в том, что он уходил раньше, было одно преимущество: в автобусе было еще свободно, а через двадцать минут отцу приходилось ехать в битком набитой машине.

В этот день Сергей приехал на завод как обычно, протиснулся между локомотивом и стенкой ворот (должно быть, только что доставили шихту и сейчас ее выгружали магнитами там, на дворе), почти бегом поднялся в тесную раздевалку (старую еще ремонтировали после того случая с неудавшейся плавкой), и когда вышел на шихтовый двор, то увидел Коптюгова. Это было совсем неожиданно. Обычно здесь Коптюгов не появлялся никогда. Он стоял к Сергею спиной и разговаривал с тремя шихтарями. Сергей подошел и увидел, как, достав из кармана деньги, Коптюгов протянул их одному из рабочих.

— Заметано?

— Будь спок и не кашляй.

Коптюгов обернулся, когда Сергей сказал ему: «Привет богу огня», и лицо у него было веселое, будто он только что травил здесь с ребятами анекдоты, но Сергей догадался, что разговор у них был какой-то другой. Вряд ли они скидывались на четверых: он знал, что как раз за это Коптюгов выгнал из бригады его предшественника — третьего подручного и сам не любил выпивать, и помнил еще, как он обрезал его тогда, в первый день, когда Сергей предложил всей бригадой двинуть в ресторан.

— А, здорово, — сказал Коптюгов. — Хорошо, что ты пораньше пришел.

— Я всегда так прихожу.

— Медаль получишь, — засмеялся Коптюгов. — А теперь слушай сюда, как говорят в городе Одессе. — Он кивнул на рабочих, те уже отошли в сторону и говорили о чем-то своем. — Сегодня эти организмы загрузят тебе корзину сами, ты только следи за весом, чтоб ни секунды не потерять на завалке, понял?

— Ясно, командир. Чего будем варить?

— Коньяк пять звездочек, — весело сказал Коптюгов и пошел к ступенькам — к печи. Ночная смена еще не дала свою последнюю плавку, и Сергей видел, как Коптюгов стоит там, наверху, курит, смотрит, будто посторонний человек, случайно забредший в цех.