Семейное дело - [221]

Александр Будиловский тоже был, как и Усвятцев, находкой Коптюгова. Полтора года назад Коптюгов, возвращаясь с Юга сюда, в Большой город, пошел пообедать в вагон-ресторан. Все столики были заняты, и лишь в самом конце сидел один парень. Еще издали Коптюгов увидел, что перед парнем — графинчик, и сам он уже не то чтобы пьян, а так, на сильном взводе.

«Разрешите?» — спросил Коптюгов.

«Садись, — вяло ответил парень. — Портвейну хочешь? Водкой здесь не торгуют».

«Набираешься помаленьку? — усмехнулся Коптюгов. — Ну, давай и я закажу в таком случае. Только чего ж здоровье на бормотуху переводить? Давай уж коньячку выпьем».

«Не в коня корм», — так же вяло отозвался тот.

«Ничего, у меня на этот корм хватит. Студент, что ли?»

«Бывший».

В дороге люди знакомятся быстро, и часто бывает так, что рассказывают о себе подробно и охотно — ведь встречи эти случайны, и уйдет такой случайный попутчик, и никогда больше не встретишься с ним. К тому же Будиловский, хмелея все больше и больше, был в том настроении, когда просто необходимо раскрыться перед кем-нибудь, и не только раскрыться, а рассказать о себе с тем жестоким самоуничижением, на которое способны только очень несчастливые люди.

Уже через час Коптюгов знал его историю, и, как положено, похлопывал по руке Будиловского: ничего, парень, время пройдет, все уляжется, образуется — как говорится, три к носу!

«Нет, — пьяненько мотал головой Будиловский, — это уже не пройдет».

«Будешь пить — не пройдет, — согласился Коптюгов. — Это ведь не ты сейчас плачешь, это в тебе портвейн с коньяком плачут. А жизнь-то знаешь еще какая длинная!» История же была такой.

Будиловский служил в армии, и девчонка его ждала, и приезжала, и письма писала чуть ли не каждый день. Он тоже писал каждый день. Однажды командир роты вызвал Будиловского и шутливо сказал: «Вот вы, товарищ сержант, письма всю дорогу пишете, а тут из окружной газеты попросили об одном человеке написать. Попробуйте, а?» Он написал. Корреспонденцию опубликовали быстро, исправив всего несколько слов, даже прислали гонорар. Приехал корреспондент — капитан, посоветовал писать больше, и Будиловский взялся за эту работу всерьез. В окружной газете его материалы появлялись все чаще и чаще. Потом написал рассказ, но он не пошел. Рассказ был о том, как две ласточки свили гнездо под стрехой солдатской столовой и солдаты радовались и ласточкам, и их потомству. Потом ушли на маневры. Вернулись — нет гнезда! Оказалось, в части ждали высокое начальство — мыли, красили, чистили, и повар сбил гнездо палкой… С поваром перестали разговаривать. «Не надо вам писать рассказы, — посоветовали Будиловскому в редакции. — У вас хорошо идет репортаж, корреспонденция, лучше уж вам замахнуться на очерк».

Из армии он вернулся с твердым желанием — заняться журналистикой. Его девушка уже перешла на третий курс филфака. Он поступил на первый, на отделение журналистики, и вскоре принес корреспонденцию в редакцию областной молодежной газеты. Ее опубликовали через два дня!

Так все и началось. Какая это была чудесная жизнь! Любимая девушка, по утрам — университет, вечером — встречи с разными людьми, о которых он должен был писать по заданию редакции. И как счастливо было купить по дороге в университет свежий номер газеты, развернуть ее и увидеть свое имя: «Ал. Будиловский».

Так продолжалось год. О ком он только не писал! Об ученом-ихтиологе, студентах, ремонтниках, строителях, спортсменах — и почти каждый материал помещали на доске «Лучшее в номере». Его уговаривали идти на штатную работу в редакцию, учиться можно ведь и на вечернем, но он не мог: он должен был видеть ее каждое утро.

Тот, кто не знал редакционной жизни, казался Будиловскому беднее душой. Эти ночные минуты, когда приносят только что снятую полосу, пахнущую керосином, которым протирают набор, и типографской краской, пачкающуюся, со смешными подчас ошибками, но главное — с твоей статьей, на которую смотришь с удивлением: неужели это написал я? К этому нельзя привыкнуть, удивление самим собой было постоянно и приятно.

У него в редакции уже был свой стол, ему звонили сюда, его приглашали на соревнования или молодежный праздник, на посвящение в рабочий класс или литературный диспут. Он попробовал писать критические статьи, и — после первой же — о забытом рабочем общежитии — директор предприятия получил выговор на бюро райкома партии. Ему все давалось легко — и статьи, и экзамены. Мать хвастала соседкам: «Сашеньку называют в редакции первым пером, а ведь он только начинает…»

И в один день все кончилось.

Возможно, Будиловский еще не понимал, что виной этому была как раз та легкость, с которой он работал. Незаметно для него легкость перешла в легковесность и уверенность, что он может все. И, когда ему передали для расследования письмо, он обрадовался еще одному случаю блеснуть. О, какую статью можно было грохнуть по этому письму! Мысленно он уже видел ее — половина всей второй полосы, рубрика — «На темы морали», и даже название было придумано прежде, чем он поехал к человеку, о котором говорилось в письме: «Семеро с сошкой…»