Семейное дело - [206]

«Забавный парень, — сказала Ольга. — Он тебя здорово любит».

«Да, — улыбнулся Ильин. — Я тебе потом покажу… Он написал сказку».

«Написал? В пять-то лет?»

«Ему осенью шесть. А в сказке всего три слова: «Кот лавила мышку».

«Слушай, Ильин, — даже не улыбнувшись, спросила Ольга, — почему у вас нет своих детей?»

Он ответил не сразу. Очевидно, ему надо было подумать, чтобы не сказать правду. Но когда он сказал: «Надя попросила, чтоб мы немного пожили для себя», — она подумала, что Ильин все-таки сказал ей правду. Что ж, люди еще молодые, живется им пока не очень-то легко, так что все впереди.

«А как ты?» — тихо спросил Ильин.

«Все так же», — ответила Ольга.

«Почему? — вдруг резко и громко сказал он. — Сейчас ты будешь мне объяснять, что одним не нравишься ты, другие не нравятся тебе. Но человек не имеет права быть одиноким. Ты что, все помнишь, того?»

«Нет».

«Ты сдалась, Ольга. Плывешь себе по течению, и все-то тебе равно — к какому берегу прибьет. Счастье, милая моя, искать надо. Само в руки ничего не приходит».

«А ты искал? — усмехнулась Ольга. — Я пойду играть в футбол с Сережкой».

Она поднялась и пошла на лужайку. Было жарко, и она, и Сережка взмокли, но ей нравилось все: и как Сережка отбирал у нее мяч, как лихо обводил ее, как забивал «гол» в ее «ворота» (две сосенки), и прыгал, потрясая в воздухе кулачишками, и орал: «Пять-ноль в пользу «Ломокатива»!» — хотя было не пять-ноль, а четыре-один.

Он был счастлив, Сережка, и тетя Оля была для него самой лучшей тетей на свете, и он заныл, когда она начала собираться на электричку. Утешило его только то, что отец разрешил ему проводить тетю Олю. Он бежал впереди, целясь в деревья из ружья, нырял в кусты и палил оттуда, а Ильин и Ольга шли молча.

Прощаясь, Надежда сказала: «Заезжай»; теща: «Будете свободны — милости просим»; тесть: «Всего доброго».

Только тогда, когда показалась станция, Ольга сказала:

«Ты здорово изменился, Ильин».

Ухмылка Ильина была печальной.

«По сравнению с первоклассником, у которого болело ухо?»

«Нет. Вообще».

«Где-то я читал, что времена меняются и мы меняемся вместе с ними. Просто… Просто мы с тобой живем по-разному, Оля, и чего-то не понимаешь ты, чего-то не понимаю я. Но я-то вижу твою неприязнь к Наде и…»

Ольга перебила его:

«Скажи еще, что это ревность! Я просто хочу, чтоб ты был счастлив, Ильин».

Она обернулась, позвала Сережку, опустилась перед ним на корточки, и Сережка, обняв ее, снова заныл. Ему никак не хотелось, чтобы такая удивительная тетя, умеющая играть в футбол, уезжала. В поезде она вспомнила: «Кот лавила мышку» — и улыбнулась этой маленькой, в три слова, Сережкиной сказке…

Что произошло сегодня? Да ничего не произошло. Но все-таки Ольге было неспокойно, ей казалось, что она узнала что-то такое, что Ильин не хотел открывать, а она словно бы подглядела и не может успокоиться. И как бы она ни уговаривала себя, что все это лишь ее домыслы, неприятное ощущение не покидало ее.

Жара, жара!..

Ольге не хотелось вылезать из-под душа, и она стояла под ним до тех пор, пока по рукам не пошли мурашки. Теперь надо добраться до дома, а там снова под душ. О мороженом она даже не мечтала: за ним стояли верстовые очереди.

Из цеха она вышла одна. Прямо перед выходом была глубокая канава — успели прорыть за день. Экскаватор стоял поодаль, и тот пожилой экскаваторщик примостился в его тени.

Сегодня утром, пробегая в цех, она поздоровалась с этим пожилым человеком. Сейчас он помахал ей рукой, и Ольга остановилась.

«Хотите пивка? — крикнул он. — У меня холодное».

«У вас что, экскаватор с холодильником?» — крикнула в ответ Ольга.

«Еще лучше. Идите сюда!»

Она пошла по узенькой кромке между песчаной насыпью и стеной цеха и перемахнула через канаву. Экскаваторщик протянул ей руку и помог выбраться из песка.

«А теперь смотрите».

Он спрыгнул в канаву, нагнулся, разрыл песок в стенке и вытащил две завернутые в мокрую тряпку бутылки.

«Нашли клад? — засмеялась Ольга. — Пиво времен Ивана Калиты?»

«Нет, современное, — сказал он, протягивая Ольге бутылки и выбираясь наверх. — Только вот стаканчиков не имеется, так что придется прямо из горлышка. За границей, между прочим, все так пьют».

«А вы что, бывали за границей?»

«Бывал в войну», — сказал он.

Ольга вскрикнула, когда он зубами открыл железные пробки, а он только улыбнулся ее испугу.

«Чокнемся?»

«А за что?» — спросила Ольга.

«Можно и за меня, — сказал он. — Юбилей вроде бы. Сорок лет».

«Вам?»

«Непохоже?»

Она разглядывала его: сильно поседевшие, когда-то, наверно, густо-черные волосы, резкие морщины на лбу, по краям рта и в уголках глаз.

«На вид больше», — сказала Ольга и смутилась: вышло не очень-то хорошо.

Он, снова улыбнувшись, потянулся к куртке, висящей на дверце экскаватора, вытащил из кармана паспорт и протянул ей.

«Проверим, — строго сказала Ольга. Надо было как-то выкручиваться после неудачно вырвавшихся слов. Она раскрыла паспорт. — Ерохин Иван Данилович, 18 июля 1916 года, село Быльчино, Яжелбицкого района, Новгородской области… Русский, военнообязанный… Все правильно, — сказала она, возвращая паспорт. — Тогда за вас».

Пиво действительно было холодным, она с удовольствием выпила всю бутылку.