Семейное дело - [162]

— Что у вас, на первой «десятке»?

— Нормально, Сергей Николаевич, — захрипел в репродукторе голос Чиркина. — С добрым вас утречком!

— С добрым, — ответил Ильин. — Коптюгов, что на вашей «десятке»? Дали вторую?

— Нет еще, Сергей Николаевич, — ответил Коптюгов. — Минут через пятнадцать дадим, и гуляй, Вася.

Ильин поглядел на большие квадратные часы, висевшие напротив стола, на противоположной стене кабинета. «Сороковую» запрашивать незачем, они дадут плавку еще не скоро, а вот Коптюгов опаздывает. Его печь должна давать плавку каждые четыре часа. Что-то непохоже на Коптюгова. Обычно он передает печь следующей смене на ходу, уже загруженной. Еще Левицкий на утренних «молитвах» обязательно, непременно отмечал это: «А вот Коптюгов…»

Через полчаса начнется оперативка…

Но сейчас Ильин вдруг подумал не о ней, а о том, какой у Ольги строгий, почти начальнический голос. До сих пор ему редко приходилось слышать его по селекторной связи, и он не обращал на это никакого внимания, лишь отмечал про себя — «Ольга». Время, когда он волновался, справится ли она, давным-давно прошло. Сколько же лет назад это было? Да десять, наверно. Наверно, десять, когда она снова появилась здесь, в Большом городе, опустошенная, измученная: «Пойду снова в крановщицы»… Тогда-то он и сказал ей: «Лучше иди к нам, в экспресс-лабораторию. Научишься быстро, я знаю…» — «Зачем? — спросила она. — Хочешь, чтоб я была поближе?» — «Нет, — резко ответил тогда Ильин. — Просто нам нужны такие, как ты, а не те, у кого папы в шляпах». Он ничего не скрывал от нее. Ни того, что работа будет и ночная, и в выходные дни, и в праздники, даже какой-нибудь Новый год придется встречать здесь, в лаборатории. И обеденного перерыва нет. Вот так: у всех на свете есть, а у лаборанток — нет! И если какому-нибудь сталевару будут возносить хвалу и сочинять в его честь оды, о лаборантках не вспомнят. Оклад? Начнешь со ста десяти, доберешься до четвертого разряда — полтораста. «Мне все равно, — сказала Ольга. — Но если это нужно тебе…» — «Нужно», — сказал Ильин. И вот, пожалуйста, чуть не прокурорский тон. Это у Ольги-то!

И тут же забыл об этом. Он слышал, как лаборатория выдала разрешение, мысленно видел, как по желобу в ковш пошла сталь на второй «десятке», у Коптюгова.

Быть может, Ильин все время невольно глядел на себя словно со стороны, как бы сравнивая то, что делал он, с тем, как то же самое делал Левицкий, и не находил никакой разницы между своими действиями и его. Но сегодня им владело то ощущение какой-то близкой перемены, которую нельзя понять или объяснить: просто он чувствовал, что вот сегодня, именно с этого дня многое может пойти иначе, если…

Ладно, сказал он сам себе, не надо только лукавить. Нервничаешь? Нервничаешь! Ждешь, когда на белой дощечке коммутатора загорится второй слева желтый глазок? Ждешь! Но сейчас соберутся мастера плавильного и ты займешься суточным графиком. Он покосился на коммутатор. Вторая слева лампочка — директорская…

Он просматривал бумаги, которые еще до его прихода положила на стол секретарша, когда вошел Коптюгов. Он вошел стремительно, даже не попросив разрешения, и Ильин вскинул на него настороженные глаза — так обычно входят, даже влетают, когда происходит что-то особенное.

— Что случилось? — спросил Ильин.

— Ничего. Свои пятнадцать дали, но с пупка рвать, Сергей Николаевич, не дело.

— Может, короче, без предисловий?

— А я и так коротко. На печь трое подручных положено? Так? Ну а у меня только двое. Нет, вы в бумаги-то не глядите, Сергей Николаевич. Зюбина прошу убрать. Он у нас особой проблемой занят.

— Короче.

— Если короче — живет в постоянном ожидании одесского поезда.

— Мне некогда, Коптюгов.

— Одесский, между прочим, приходит ровно в одиннадцать ноль-ноль. А в скверике перед цехом, на дереве, на веточке, у Зюбина кружечка висит. Зелененькая такая, для маскировки. Так что прошу убрать из бригады Зюбина. Если понадобится официальное…

— Ясно, — оборвал его Ильин. — Скажите, вы что, всегда так к Степану Тимофеевичу входили?

— Да, — сказал Коптюгов.

— Постарайтесь в следующий раз хотя бы попросить разрешения войти.

Ильин не успел разглядеть, как отнесся к его словам Коптюгов, — тонко загудел коммутатор и зажглась лампочка. Та самая, вторая. Ильин поднял трубку. Как ни ждал Ильин этого звонка, все-таки он показался неожиданным.

— Сергей Николаевич? Заостровцев. Жду вас.

Ильин поглядел на Коптюгова, который все еще стоял возле стола, и вдруг сказал, усмехнувшись:

— Ладно, только без обид. Будет вам непьющий подручный.

И, выйдя из кабинета, сказал секретарше, чтоб она отменила оперативку до его возвращения. Нет, он не знает, сколько времени пробудет у главного, так что пусть она сообщит об этом начальнику смены.

Ему надо было пройти длинным изрезанным вдоль и поперек рельсами двором, мимо памятника павшим на войне рабочим, мимо большого сквера, где сейчас цвели розы, — весь путь от цеха до заводоуправления занимал двенадцать минут. Это Ильин высчитал давно и точно. Теперь у него было ровно двенадцать минут, чтобы еще и еще раз прокрутить в себе предполагаемый разговор с Заостровцевым.