Семейное дело - [114]

Алексей тоже увидел зал и всех разом — и вдруг почувствовал, что, выйдя сюда, он остался один на один с самим собой, потому что то, о чем он хотел сказать, совершенно никак не вязалось со всем, что говорилось до сих пор.

Вчера он показал Бесфамильному свою тетрадку, ту самую, в клеенчатой обложке. Вернее, Бесфамильный сам попросил полистать ее. Он полистал и усмехнулся:

— Ну, молодец ты, парень! Из месяца в месяц пишешь в свою тетрадочку одно и то же, а спроси ребят — помнят ли они, какие обязательства брали? — никто толком и не вспомнит, пожалуй. И потом — интересное кино: нам рост производительности записан по плану. Так? А по этой твоей тетрадочке выходит, что мы соревнуемся за выполнение плановых заданий.

— Что-то мутно говоришь.

— А ты сходи к Боровиковой, она толковая, авось поймешь.

Ему не хотелось идти. Все движется путем. Сказали ему — записывай здесь то-то, а здесь то-то, он и записывает в порядке выполнения комсомольского поручения. Бесфамильный легонько пнул его в бок. Идем. Самое паршивое дело не разобраться в чем-то до самого корешка.

А сейчас ребята глядели на него, он заметил несколько веселых усмешек и подумал, что слишком долго стоит на трибуне, молча открывая и закрывая свою тетрадку.

— Вот о чем я хотел сказать, — сказал он. — Тут много говорилось о соревновании в нашем цехе. Я думаю… Вернее, я точно знаю, что все это сплошной формализм и никакого соревнования на самом деле нет…

С Водолажской Бешелев решил разобраться сам, но все-таки пригласил Савельева: в последнее время он сблизился с Глебом. Вместе они делали курсовую работу, несколько раз Глеб поддержал его на комитете, когда, казалось, большинство было против мнения Бешелева, — и вот так, мало-помалу Бешелев начал понимать, что Глеб Савельев именно тот человек, без которого ему не обойтись.

Когда-то ему казалось, что таким необходимым в работе человеком станет Водолажская, но она почему-то очень скоро отошла и в ее отношении к Бешелеву появилась странная, раздражающая его ирония.

Савельев же был человеком ясным с самого начала, и Бешелев знал, что ему надо в жизни и от жизни: разговор на эту тему у них был, и Бешелев тогда сказал Савельеву: «Давай держаться вместе».

Сейчас ему предстоял разговор с Водолажской, разговор официальный, потому что он был обязан ответить на письмо этой Екатерины Петровны, но о чем говорить с Водолажской, он так толком и не представлял. Скорее, надо было бы вызвать Бочарова. Это ведь он «чуть не вытолкал» за дверь свекровь Нины. Что у него там с Ниной — неизвестно, но это, конечно, их дело. Оба люди свободные, молодые, тут никто вмешиваться не вправе. Конечно, поговорить круче! Но что значит «чуть не вытолкал»? Вот если бы вытолкал, тогда было бы совсем иначе.

Бешелев и сейчас испытывал ярость. Выскочить на трибуну такого собрания, брякнуть, что никакого соревнования в цехе нет, что все это пустой формализм! А через три дня в «Комсомольце» не было той обещанной страницы и снимков, только большая статья «Лавры без победителей».

«Нам стало понятно, почему комсомолец Бочаров говорил о формальности обязательств. Соревнование будет тогда предметным, когда обязательства рабочего о снижении затраты труда так или иначе становятся нормой. И только тогда мы сможем обоснованно говорить об экономическом эффекте соревнования…»

Бочаров ходит в героях! А ведь это Бесфамильный вытолкнул его на трибуну. Это Бесфамильный крикнул: «Бочаров хочет сказать!»

Водолажская пришла раньше Савельева, и Бешелев попросил ее подождать. Она сидела возле окна, и Бешелев, старательно делая вид, что занят какими-то бумагами, время от времени косился на нее. Спокойна, ни о чем не догадывается. Он видел ее профиль: красивая, ничего не скажешь. Он не признавался сам себе, что в тот вечер, на открытии кафе, танцуя с Водолажской, вдруг ощутил легкую дрожь. А я и не знал, что она разведена. Вот почему она с Бочаровым.

Когда, запыхавшись, вошел Глеб, Бешелев кивнул Нине, приглашая ее к своему столу, и протянул письмо. Теперь он глядел на Нину не отрываясь. Но она была по-прежнему спокойна и, дочитав, усмехнулась:

— Ну и что?

— Это письмо старого человека.

— Сорок восемь лет — еще не старый человек. Это письмо плохого человека.

— Не играй словами, пожалуйста. Конечно, никакого криминала здесь нет, но я хотел бы просить тебя соблюдать правила общежития. Не всегда приятно, когда в твоем доме топчутся незнакомые, музыка и все такое. А почему Бочаров чуть не выставил твою свекровь за дверь?

— Бочаров? — удивленно спросил Глеб. — Но ведь он…

— Не надо трогать Алешу, — поморщилась Нина. — Он-то совсем ни при чем. Он навестил меня, когда я болела.

— А кто же ходит к тебе? — неожиданно для самого себя спросил Бешелев.

Нина снова усмехнулась, и Бешелев поразился мгновенной перемене, происшедшей в ней. Она чуть откинула голову и прищурила глаза — взгляд сразу стал вызывающим, даже, пожалуй, презрительным.

— А почему это тебя так интересует, комсомольский начальник?

— Мне дорог моральный облик каждого комсомольца, — уже в сторону сказал Бешелев. — Тем более, члена комитета.

— Я свободна и могу принимать кого хочу. Может, и ты заглянешь ко мне?