Семейное дело - [113]

Когда Бешелев ушел, он позвонил в цех Боровиковой и попросил ее быть на комсомольском собрании. И обязательно побеседовать с корреспондентом из областной молодежной газеты: целая страница со снимками ни к чему, пусть лучше напишут хороший деловой отчет.

— Все? — спросила Боровикова.

— Все, — сказал Нечаев.

— А то, что мы не выдерживаем недельные графики, тебя не волнует?

— Я знаю, — сказал Нечаев. — Теперь диспетчерскую сводку получают не только директор и главный инженер, но и я тоже.

Он не стал объяснять Боровиковой, что с металлом сейчас будет труднее. Какое-то время придется мириться с этим. Потом, правда, будут и штурмовщина, и сверхурочные — никакая перестройка не обходится без временных потерь.

А Бешелев действительно хотел сделать собрание парадным, — впрочем, сам он называл это другим словом: «показательное». Из молодежной газеты приехало сразу трое; были приглашены комсомольские секретари из других цехов. Лекционный зал был полон; пустовали лишь первые ряды. Бешелев давал интервью на ходу: «Двести тридцать один комсомолец… Почти у всех среднее образование… Двадцать четыре рационализатора… Сто восемь продолжают учиться…» Ребята спешно докуривали в коридоре и договаривались, что время от времени кто-то будет потихоньку уходить в приемную директора, там телевизор — наши играют с Канадой. Собрание собранием, а счет знать надо.

Все шло как положено. И доклад был серьезный, и подготовившиеся ораторы поднимались на трибуну один за другим, и Бешелев время от времени довольно поглядывал в сторону журналистов из «Комсомольца», которые не отрывались от своих блокнотов, пока их товарищ, то поднимаясь на сцену, то уходя в самый конец зала, слепил своим «блицем», делая снимки. «У нас уже есть макет, — сказал ему перед собранием один из журналистов. — Дадим фото всех выступающих, ленточкой. А шапка на всю полосу — «Главное, ребята, в жизни не стареть». Бешелев засомневался — не слишком ли веселая будет эта «шапка»? Впрочем, журналистам виднее, хотя лично он за более, куда более серьезный подход к сегодняшнему собранию.

Из президиума он разглядывал сидящих в зале. Где-то в задних рядах шушукались; несколько голов склонились одна к другой. Черт знает что! Наверняка играют в «морской бой» или в «знаменитостей на одну букву»: Мусоргский, Маршак, Мольер, Мальцев… Чуть ближе играющих сидели двое, и опять в душе Бешелева шевельнулось недовольство. Этот, коротко стриженный — Бесфамильный, кажется, — после разговора с ним пошел в партком, пожаловался и добился своего. Возится с каким-то шоферюгой, будто никаких других дел у него нет. А рядом — Бочаров, тоже характерец: Бешелев не помнил подробностей их первой встречи, когда этот Бочаров только вернулся из армии, но помнил, с какой насмешливостью он разговаривал.

Многих он не знал. Он скользил взглядом по лицам, иногда ловил взгляды, обращенные к нему, и тогда опускал голову и хмурился. Ему нравилось быть таким под этими взглядами. Он заметил, что две девушки у окна посматривают на него особенно часто — одна что-то шепнула подружке на ухо, та кивнула и улыбнулась, — и он снова хмурился, не слушая оратора и думая, что не делом, нет, не делом занят здесь кое-кто. И вдруг увидел Нину Водолажскую.

Нет, не дело, не дело… Конечно, он не даст никакого хода тому письму, которое сейчас лежало в кожаной папке на столе перед ним. Но крепко поговорить с Водолажской следует. Он раскрыл папку и вытащил то письмо: слова были написаны крупными нечеткими буквами, с ошибками — не очень-то грамотный человек эта «С приветом к вам Водолажская Екатерина Петровна».

Она писала вот что:

«…Когда они развелись с моим сыном, Нина осталась по закону в нашей квартире хотя могла бы если была бы порядочным человеком уехать в обще-житие. Но она осталась и я терплю старая женщина что к ней ходят всякие знакомые девушки и мужчины. В Новый Год был у нее например парень назвался Пограничником высокий такой черный и чуть не вытолкал меня за дверь. Прошу вас как комсомольского начальника…» — и так далее.

Высокий черный пограничник? Бешелев даже улыбнулся. Опять его взгляд ушел в дальний конец зала. Высокий черноволосый пограничник, да еще был на открытии кафе с Ниной — как все просто сложилось! Бочаров! Он придвинул к себе блокнот и быстро написал: «Глеб, ознакомься. Надо поговорить, по-моему, и тем ограничиться». И вместе с письмом передал записку Глебу Савельеву.

О чем там шепчутся Бочаров и Бесфамильный? Он перегнулся к секретарю цехового бюро и недовольно сказал: «Наведи порядок. Болтают в зале». Тот встал и постучал карандашом о графин. Оратор, которого перебили, тоже замолчал, будто споткнулся на бегу. «Тише, товарищи, тише».

— Думаешь, и так обойдется?

— Во всяком случае, ничего не изменится.

— Это, брат, от робости у тебя. Или от равнодушия?

— А иди ты…

— Пойду. Только ведь отсиживаться и помалкивать в тряпочку — не очень-то симпатичная позиция, а? Я понимаю, так оно спокойней, конечно.

— Я сказал — иди ты.

— Извини, пожалуйста. Но ведь надо, Алешка! Неужели тебе самому не хочется…

— Хочется.

— Так валяй! — И, не дожидаясь, когда Алексей поднимет руку, Бесфамильный крикнул: — Тут Бочаров хочет сказать!