Семь уловок хитроумной жены - [6]

– Я промучился две ночи, нынче хотел получить удовольствие. И что же? На тебе, снова осечка!.. Сегодня терпеть муки мне просто невмоготу. Видно придется уподобиться дворцовому евнуху. У него одна утеха: подобраться к чему-то поближе и потереться!

С этими словами разбойник тесно прижался к женщине.

– Ой, больно! – завопила Гэн. – Туда нельзя! – Рукою, в которой она держала платок, женщина крепко сжала мужское орудие. Тряпицу она заранее смочила все тем же бобовым соком. Мужское орудие от соприкосновения с влажной тряпкой мгновенно раздулось и сильно покраснело.

– Ну и чудеса! – вскричал разбойник. – Что случилось с моими причиндалами? Они то горят, то леденеют! Видно, я от тебя заразился. – Он поспешно вскочил с постели и зажег светильник. Со вниманием он принялся рассматривать инструмент: он и впрямь невероятно распух и стал походить на выточенный из кристалла пест. С таким предметом жена его ни за что бы к себе не подпустила, если бы он отважился к ней приблизиться на самую малость.

Вот так, прибегая ко всевозможным уловкам, хитроумная женщина оберегала свое убежище, не дозволяя постороннему мужчине в него вторгнуться. Что до других частей тела, скажем, пышной груди, золотых лотосов – ножек – нефритовых пальчиков и алых губок, даже нежнейшего язычка, то к этим местам ему притрагиваться не возбранялось. Муж мог не только трогать их, но даже целовать. Женщина полагала что эти части ее тела всего лишь внешние формы некоего строительного сооружения. Разбойник не догадывался, что все уловки нацелены только на одно: спасти «корень», временно пожертвовав «ветвями и листьями».

Они спали до полуночи, когда разбойник вдруг поднявшись с постели, сказал:

– Вокруг все стихло, пора браться за дело!

Они вдвоем подняли тюк, которые приготовили еще днем, и понесли его к реке, где бросили под мостом, конечно, хорошенько запомнив место: дерево на берегу. Потом они снова вернулись в дом и переоделись в рухлядь, доставшуюся им от двух нищих. Крупных вещей, а также одежду, они брать с собою не стали. Словом, бросили почти все, ограничившись лишь небольшим количеством мелкого серебра. В ту же ночь они исчезли, ничего никому не сказав. Когда забрезжил рассвет, они были уже далеко – не меньше тридцати ли от разбойного лагеря. В ближней лавке они купили еду и сытно поели. Перед этим незаметно от своего спутника женщина, разломив один боб, смешала его кусочки с пищей. Часа через два, а может, поменьше, разбойник почувствовал боли в животе. Вскоре у него начался такой сильный понос, что через каждые два-три дня пути, бедняге пришлось то и дело «подниматься к востоку»,[7] то бишь бежать по нужде десять, а то и более раз. К вечеру несчастного стало слабить почти непрерывно, то и дело он присаживался на корточки и едва успевал снимать порты. На следующий день во время их трапезы женщина подмешала в пищу еще полбоба. И так получилось, что бандит, схожий обликом с волком или тигром, от полутора зернышек сычуаньских бобов всего за какие-то два дня превратился в тень: пожелтел и высох. Смех да и только! В эти дни он потерял способность не только двигаться, но не мог даже вымолвить слова. Стоит ли говорить о каких-то ночных утехах?! Но вот, наконец, мученья разбойника, кажется, кончились. Сейчас он находился во власти глубоких раздумий и сомнений. Когда женщина живет рядом с мужчиной, – думал он, – оба мечтают насладиться радостями на спальном ложе. А что происходит со мной? Целых две ночи мне мешали женские течи, а вторые две ночи помешала злосчастная опухоль. Наконец, месячные у нее прекратились, а опухоль спала. Сейчас впору отведать сладкого плоду и на тебе – меня прохватил проклятый понос! Я едва держусь на ногах, а моя штуковина опала и более не поднимается. Опечаленный разбойник растерялся, не зная, что делать. Он, понятно, не догадывался, что все напасти свалились на него по вине жены, которая не желала, чтобы он к ней приближался. Надо, однако, заметить, когда разбойника схватил недуг, женщина проявляла к больному большую заботу и жалость. Днем она старалась поддерживать его в пути, а вечерами даже помогала доплестись до отхожего места. Порой несчастный не успевал встать с постели и тогда Гэн приходилось стирать испачканную циновку. Все это время женщина не проявляла ни малейшего неудовольствия.

– Мы с тобою супруги не настоящие, а только договорившиеся на словах, – однажды промолвил расчувствовавшийся главарь. Из его глаз брызнули слезы, – Между тем, ты проявляешь ко мне даже большую заботу, чем настоящая жена к мужу. Меня свалил треклятый недуг, а ты не досадуешь и не сердишься. Век не забуду твоей доброты! Наверное, даже своей смертью я не смогу тебе за нее отплатить!

Женщина стала его успокаивать.

На третий день путешествия они приблизились к родным местам Гэн. В двух-трех ли от дома пара нищих остановилась в старом заброшенном храме, чтобы немного подкрепиться и поддержать силы. Гэн положила в пищу спутника еще один размолотый боб. Мужчина тут же свалился и подняться уже больше не смог – у него не было сил.

– Дух мой вконец истощился от проклятой болезни, – простонал он. – Жить, как видно, мне осталось немного, я чувствую приближение смерти. Если есть в тебе чувство супружеской верности, сходи, пожалуйста к лекарям за снадобьем. Прошу, спаси меня! Иначе я протяну ноги, смерть моя не за горами.