Село милосердия - [32]

— Некогда уже, Митя, — вздохнул Крутских. — Скоро люди проснутся, кормить надо, а я ума не приложу, как организовать приготовление горячей пищи. Она и здоровым-то полезна, а уж раненым просто необходима.

— Я за Артемовкой полевую кухню заметил. Перевернутая валяется в болоте.

— Достать можно, как думаешь?

— Постараюсь, Александр Петрович.

— Займись этим, Митя. Назначаю тебя главным кашеваром.

— Какой же из меня повар? Я и при мамке сроду щей не варил.

— Боец Тулушев, — перебил Крутских, — вы получили приказ! Ясно?

— Я что, — упавшим голосом отозвался Дмитрий, — я приказу подчиняться приучен.

Крутских смягчился. Захотелось сказать солдату: «Думаешь, мне легче? Я тоже сроду в докторах не ходил!» Но говорить этого не следовало: взвалил на себя нелегкую ношу, неси до конца.

— Не трусь, Митя, — сказал он. — Все мы занимаемся незнакомым делом. Иди попроси Василия Ерофеевича, чтобы за кухней с тобой съездил. Он мужик безотказный.

Боец, сокрушенно покачав головой, направился к дому Дворника. А Крутских решительно шагнул в помещение детского сада, где его ждали новые дела, о которых он чаще всего имел самое смутное представление. Но не отступать же. Да и не имел он на это права, потому что был не просто человеком, отвечающим лишь за самого себя, а командиром Красной Армии.

8. ЛИХА БЕДА НАЧАЛО

Последняя группа раненых — около сорока человек покинула Артемовку в полдень 23 сентября. Не успели выйти за околицу, как пошел дождь. Словно пропущенный через сито, он сыпал мелко, нудно. От сырости не было спасения. Промокшая насквозь одежда липла к телу.

Зябко поеживаясь, Поповьянц с тревогой поглядывал на медленно движущийся конно-пеший обоз. Раненые ослаблены, простуда будет грозить дополнительными осложнениями. Он, правда, распорядился укрыть лежащих на подводах плащ-накидками, но многим не досталось. Шинели, и те сохранились далеко не у всех.

Надо бы двигаться скорее, но бойцы, которым мест на возах не хватило, едва бредут. К тому же дорогу расквасило: ноги скользят, разъезжаются.

Поповьянц и Бумагина шли замыкающими, следя за тем, чтобы никто не отстал, в любую минуту готовые прийти на помощь. Сара, видя, что ее спутник, поглощенный своими мыслями, насупился, не решалась нарушить молчание, хотя ей и хотелось кое о чем спросить. Рафаэль же хмурился потому, что испытывал неловкость. Он так и не сказал своей верной попутчице, что в разговоре с Гришмановским назвал ее женой. Следовало сразу же выложить начистоту. А он как-то постеснялся, беспечно подумал: ладно, обойдется… Подходящее время было упущено, и теперь Рафаэль раскаивался в своем легкомыслии. Они приближались к Кучакову, где их ждала встреча с Гришмановским, и тот мог запросто поставить обоих в неловкое положение.

Поповьянц, возможно, и решился бы на откровенный разговор, но впереди сквозь сетку дождя уже проглянули крайние хаты. Колонна сразу оживилась. Чувствуя конец пути, и люди, и лошади заторопились. Времени на объяснение не осталось, и Рафаэль мысленно отмахнулся: будь что будет…

Моряк встретил обоз у школы. Распорядившись, как и где разместить раненых, он подошел к Поповьянцу, крепко тряхнул руку.

— Заждался я вас, дорогие ребята, — неожиданно нежная интонация выдала истинные чувства Гришмановского. Окинув Сару цепким взглядом, он улыбнулся и галантно произнес: — Рад познакомиться с вами, Лидия.

— Я тоже рада, — отозвалась Сара. И оттого, должно быть, что она, оказавшись в окружении своих, потеряла бдительность, буква «р» прозвучала с заметной картавинкой.

Гришмановский пристально поглядел на девушку. Она смутилась.

— А вы знаете, Лида, — поспешил Гришмановский на выручку, — я в детстве тоже ужасно картавил. Потом попался хороший логопед. Дефект речи исправить несложно. И вообще его может никто не заметить, если помалкивать.

Он давал ей тот же совет, что и Рафаэль. Сара посмотрела на моряка с благодарностью.

— Я постараюсь… помалкивать, — тихо сказала она.

— Вот и отлично, — удовлетворенно заметил Гришмановский и, подозвав распоряжавшуюся возле школы Горунович, познакомил ее с вновь прибывшими.

Евдокия Степановна Поповьянцу понравилась. Миловидная, белокурая, синеглазая, она, оказавшись в обществе двух врачей, держалась несколько стесненно и в то же время по-деревенски радушно. Горунович тотчас предложила Поповьянцу и Бумагиной поселиться у нее: места хватит, есть свободная комната с большой кроватью.

— Как, вместе? — удивленно спросила Сара, выдав себя с головой.

Горунович поспешно заверила, что она со своим мужем жить будет, конечно, отдельно. А по тонким губам Гришма-

новского скользнула усмешка, но он ее тут же подавил, сделав вид, что ничего не заметил.

— Вы не поняли, Лида, — пояснил Гришмановский, выразительно глядя на нее. — Для вас с мужем, — последнее слово моряк произнес с ударением, — Евдокия Степановна выделяет отдельное помещение, где никто не будет мешать…

Краска снова залила лицо девушки. На сей раз она промолчала и вслед за Поповьянцем двинулась к дому Горунович. Когда их оставили вдвоем, Поповьянц упавшим голосом сказал:

— Извини, ради Бога. Иначе я не мог тебя защитить.