Киев горел. И без того серое, затянутое низкими давящими облаками небо едва просматривалось сквозь дым. Зловещие отблески пожарищ мрачно мерцали в зеркальных стеклах немногих сохранившихся в городе витрин, окрашивали стены зданий в одинаковый рыже-сизый цвет.
Горели окраины с их старыми, обветшавшими домишками. Горел центр с его массивными каменными зданиями. На всех этажах из оконных и дверных проемов с ревом било яростное пламя, заставлявшее людей шарахаться к середине улицы.
Вместо того чтобы обуздать, укротить разрушительную стихию, обрушивающую на тротуары подточенные огнем балконные стропила, рваные словно раскаленные в доменной печи железные полотнища крыш, народ с опаской обегал эти места.
Бой шел где-то в юго-западном предместье. Сквозь сплошной гул доносившейся оттуда канонады уже различался треск пулеметных очередей. Снаряды рвались на территории Лавры, возле Владимирской горки, залетали на Крещатик и даже на Подол, круша, сметая хибары, сарайчики, складские помещения, тесно лепившиеся к Днепру.
По улицам торопливо шагали группы солдат. Одни шли, тесно прижимаясь друг к другу, словно боялись растерять монолитность армейского подразделения, составляющего их силу; другие — разрозненными цепочками, каждый сам по себе. Мелькали каски, пилотки, фуражки, шлемофоны, бескозырки. Тут были представители всех родов войск: пехота-матушка в измызганном пропотевшем обмундировании; «безлошадные» танкисты, оставшиеся без своих грозных сгоревших или подбитых в бою машин; десантники с голубыми петлицами — все рослые, косая сажень в плечах, и даже моряки в широких, хоть и потрепанных, но не потерявших шика клешах — остатки героически сражавшегося за Киев Днепровского отряда Пинской флотилии.
Кавалерийский отряд с трудом продирался сквозь плотный разношерстный поток войск, не желавший никому, даже конным, уступать дорогу. Тяжело груженные повозки с военной амуницией, обтекаемые пешими, громыхали по развороченной булыжной мостовой, подчиняясь общему темпу движения. Натужно гудели тягачи, волочившие гаубицы.
Весь этот людской поток и техника стекались к Днепру и скапливались у переправ, над которыми неутомимо кружили «юнкерсы». Рев сирен, свист бомб, разрывы, торопливое буханье зениток сливалось в сплошной, рвущий душу вой.
Во дворе Октябрьской больницы, где размещался 151-й медико-санитарный батальон 147-й дивизии, входившей в Киевский укрепрайон, шла эвакуация раненых. Суматошно хлопали входные двери, пропуская носилки. Санитары, врачи, медсестры без различия возраста и звания бегом устремлялись к машинам, выстроившимся вдоль каменной ограды. Там казалось безопасней: кирпичная стена хотя бы с одной стороны защищала от осколков. Носилки стремительно задвигали в крытые кузова, и медики, обгоняя друг друга, устремлялись в здание за следующей партией раненых.
Мест в машинах уже не хватало, и носилки приходилось ставить на землю. Раненые нервничали, норовили вскочить, громко ругались. Их успокаивали, укладывали на место в ожидании подвод. Медсанбат, отступая с дивизией от Шепетовки, потерял при обстрелах и бомбежках много машин, их заменил гужевой транспорт, мобилизованный у местного населения.
Врач медсанбата Рафаэль Поповьянц беспомощно смотрел на страдания бойцов. Напротив больницы горел старинный особняк. Удушливый черный дым, валивший из его окон, заползал во двор, вызывая надсадный кашель. В помещении людям легче, но был получен приказ о срочной эвакуации: враг приближался к городу.
Мысль эта не укладывалась в сознании. Более двух месяцев оборонялась столица Украины, сковывая огромную группировку фашистских войск. Немцы бросили на штурм Киева десятки дивизий, полмиллиона солдат, но взять его в открытом бою так и не смогли. Более того, к середине августа нашим частям удалось отбросить гитлеровцев на юго-западе.
Выезжая по заданию командования на полковые медицинские пункты, располагавшиеся вблизи передовой, Поповьянц воочию убедился: фронт отодвинулся от Жулян, Совков и Мышеловки, где он проходил в конце июля, на дальние подступы к городу — на линию Пирогово — Хотин — Юровка — Тарасовка. И вдруг — отход!
Рафаэль Поповьянц, всего лишь врач медсанбата — красноармеец, не знал, да и не мог знать, насколько трудная сложилась обстановка на данном участке фронта. Сосредоточив огромные массы войск, фашистское командование решило нанести рассекающие удары во фланг ослабленным в предыдущих боях армиям Юго-Западного фронта. Из района Кременчуга в северо-западном направлении обрушилась 1-я танковая группа генерала Клейста. Навстречу ей устремилась 2-я танковая группа Гудериана, выделенная из состава войск, наступающих на центральном направлении. Это, конечно, задержало продвижение немцев на Москву, создав дополнительную возможность подготовиться к ее обороне и к последующему контрнаступлению, но для Юго-Западного фронта стало катастрофой. К середине сентября 1941 года, когда танковые армады Клейста и Гудериана соединились южнее Конотопа, три армии оказались окруженными. Дальнейшая оборона столицы Украины таким образом становилась бессмысленной. 18 сентября войска, оборонявшие Киев, получили приказ ставки Верховного Главнокомандования оставить город и, прорвав вражеское кольцо, занять оборону на заранее подготовленном рубеже по реке Псел, что было уже практически невыполнимо. Гитлеровцы плотно обложили части Юго-Западного фронта, и им предстояло пройти сотни километров по занятой врагом территории, практически не имея боеприпасов, продовольствия и боевой техники, потерянной в предыдущих сражениях…
