Сексуальная жизнь наших предков - [35]

А пока где-то далеко занималась партизанская борьба, пока союзники бомбили соседние с Донорой города, которые собирались освободить, донна Ада, как мы уже знаем, столкнувшись с эвакуацией и гибелью под обломками Инес и Диего с их супругами, приютила под своей крышей двух маленьких сирот и начала то, что называла битвой за их воспитание и образование.

12

Обо всех этих событиях Танкреди узнавал лишь фрагментарно, да и то в основном самую мрачную часть. Из тех писем, что мачеха и Диего регулярно ему посылали, многие затерялись в хаосе того трагического времени.

Когда же осенью 1946 года Танкреди и Армеллина наконец вернулись, они обнаружили, что семья снова выросла. Санча и Дино только что крестили четвёртого ребёнка. Девочку назвали Умбертой в честь жалкого короля, ещё в мае удалившегося в изгнание: с падением фашизма Дино заявил, вызвав саркастический смех тёщи, что всегда поддерживал монархию. Консуэло только что повторно вышла замуж за Джироламо Дессарта и, к ревнивому разочарованию первенца, Джулио, была беременна вторым ребёнком – как потом выяснилось, даже двумя: сёстрами-близнецами Маризой и Миреллой, будущими несчастными жертвами издевательств Лауретты в наших играх на «Вилле Гранде».

Как и после смерти Гаддо, Танкреди не позволил мачехе покинуть виллу. Знакомство с двумя племянницами-сиротами тронуло его до глубины души. Ему казалось, что вернулись времена, когда отец лежал в гробу, а Санча, Консуэло и Инес наполняли эти комнаты наивным детским щебетаньем. Но у них, по крайней мере, была жива мать, Лауретта же с Адитой остались на свете совсем одни. (Сказать по правде, у Лауретты были ещё бабушка и дедушка Ланди, а также многочисленные родственники по отцовской линии, а у Адиты – прадедушка и прабабушка Пратези, но донна Ада считала немыслимым, чтобы два представителя семейства Феррелл пошли, как она говорила, «побираться по чужим домам».)

«Будем жить все вместе, как когда-то, – сказал Танкреди мачехе. – Места хватит. Раз уж ты решила стать им матерью, я стану отцом».

Вот так шестилетняя Лауретта, уже учившаяся в школе, и четырёхлетняя Ада незаметно обнаружили, что живут уже не в королевстве, а в республике, с пятидесятидвухлетним «отцом» и пятидесятишестилетней «матерью», требовавшей себе право голоса даже в тех вопросах, которыми не хотела или не собиралась заниматься. И ещё с Армеллиной, которой почти через сорок лет пришлось нянчится с ещё одной парой сироток Бертран, пусть даже на этот раз это были девочки, а Лауретта носила фамилию Ланди.

Донна Ада считала, что девочек и девушек следует воспитывать строже, чем мальчиков. Став матерью, она снисходительно относилась к проказам своего первенца Диего, а вот с тремя дочерьми, как жаловалась младшая, Инес, вела себя хуже армейского капрала. Со временем девушки вышли замуж и родили своих детей, чьим воспитанием бабушке не удавалось руководить так, как ей того хотелось – за исключением Ады и Лауретты, которые, бедняжечки, вздыхала Армеллина, из-за бомбардировок всё-таки угодили ей в лапы.

До середины пятидесятых девочки более-менее мирились с такой строгостью, потому что бабушка по-своему их любила и, следуя священному кодексу Ферреллов, посвящала им всё своё время. А ещё потому, что в семье хватало других людей, всегда готовых приласкать их и простить любые проступки – прежде всего, дядя Танкреди.

Всё изменилось в подростковом возрасте, особенно для Ады, которая, в отличие от кузины, не могла смолчать или сделать что-то тайком. Она смотрела телевизор, читала газеты, которые приносил дядя, и понимала, что мир вокруг изменился. Ей хотелось слушать современную музыку, гулять, танцевать, встречаться с людьми, которых бабушка не одобряла.

– Откуда она? Чья дочь? – приставала с расспросами донна Ада, когда её внучка приглашала одноклассницу позаниматься на «Вилле Гранде».

Ада злилась, не разделяя бабушкиной гордости за голубую кровь Ферреллов.

– Мне казалось, монархии больше нет, – говорила она с вызовом. – Помнишь, была такая Французская революция? Ah, ça ira, les aristocrates à la lanterne!^[37]И их всех-всех повесили прямо на уличных фонарях, вот так.

– Гильотинировали, – поправляла Лауретта, учившаяся на два класса старше.

13

Присутствие рядом с дядей Таном Армеллины казалось кузинам в детстве самой естественной в мире вещью. В любом приличном семействе можно было встретить хозяев и прислугу. А холостяк, каким их дядя был на протяжении стольких лет, да ещё и живущий вдали от семьи, без жены, которая бы о нём заботилась, нуждается в прислуге больше, чем кто-либо другой: должен же кто-то убираться, готовить, приводить в порядок гардероб. Для этого и нужна Армеллина.

Но когда Ада с Лауреттой стали подростками, едкие насмешки кузенов Аликандиа зародили в их душах подозрение, что в прошлом у хозяина с молодой горничной была любовная связь – или, может быть, только сексуальная. Они много лет жили вместе, под одной крышей – юная парочка в университетские годы Танкреди. И даже сейчас, спустя столько лет, связь между ними казалась очень сильной. Доктор относился к Армеллине с уважением и вниманием, которого другие служанки удостаивались редко, она же поклонялась ему, словно божеству, и защищала от любых нападок, как тигрица своего детёныша.