Седьмой Совершенный - [5]

— Бог не дает мальчиков, — сказал Бургин.

Имран не заметил, как тот возник за его спиной.

— Не теряй надежды, — поднимаясь, сказал Имран.

Красильщик улыбнулся и спросил:

— У тебя есть дети?

— Есть.

— Да храни их Аллах.

— Да хранит Аллах твоих детей.

В эту минуту Абу-л-Хасан, следуя за мальчишкой посыльным, вошел в мастерскую. Мальчишка исчез за пологом, и тут же оттуда выглянула голова хозяина.

Прошу вас сюда, господин, — пригласил он гостя.

* * *

Абу-л-Хасан покинул мастерскую красильщика во второй половине дня и направился в мечеть на молитву салят аль-аср,[26] во время которой он должен был встретиться с начальником полиции. Добравшись до мечети, Абу-л-Хасан обошел ее со всех сторон. На всякий случай. Стены были сложены из обоженного кирпича и покрыты известковой обмазкой, которая местами облупилась и попадала на землю. Сама стена была расчленена пилястрами и укреплена по углам башенными выступами. В нескончаемой длине белых стен и в монотонном чередовании пилястров было что-то неестественное, ему стало не по себе, и Абу-л-Хасан вернулся к входу, прошел через портал и очутился в залитом беспощадным солнечным светом мощеном дворе. Абу-л-Хасан огляделся. По периметру двор окружала открытая арочная галерея. Высокий айван оформлял вход в молитвенный зал. В центре двора находились два низеньких колодца, их украшали прорезанные мраморные базы античных колон. До начала молитвы еще оставалось время, и Абу-л-Хасан решил подняться на минарет. Узкие стертые ступени в толще башни, обвиваясь вокруг глухого центрального столба, привели его на верхнюю площадку, откуда открывался вид на бескрайнюю ровную степь и раскинутые на ней древние кладбища. Сверху здание мечети представляло собой неправильный четырехугольник, а город казался составленным из мелких кубиков.

Абу-л-Хасан шел за махди третий год, начиная с того времени, когда тот, покинув Саламию, возглавил карматские восстания в Сирии и Ираке.

Его деятельность не на шутку встревожила халифа, и он отдал приказ о его задержании. Ответственность за эту операцию была возложена на Абу-л-Хасана, катиба дивана тайной службы. Этот диван подчинялся непосредственно Ал-Аббасу ибн Хасану вазиру халифа ал-Муктафи. Задумавшись, дабир не услышал звука шагов и поэтому вздрогнул от неожиданности, когда, повернув голову, увидел муэдзина.[27] Это был человек лет тридцати с редкой бороденкой. Он постоял, бормоча под нос слова шахада,[28] затем вдруг замер и неожиданно спросил, глядя на Абу-л-Хасана:

— Кто здесь?

Муэдзин был слеп.[29]

Абу-л-Хасан, помедлив, отозвался.

— Что ты здесь делаешь? — строго спросил муэдзин.

— Смотрю, не идет ли махди, — неожиданно для самого себя, ответил Абу-л-Хасан.

Муэдзин провел ладонями по воздуху, пытаясь коснуться собеседника. Черты лица его смягчились.

— Это правда, — спросил он, — что махди восстановит справедливость?

— Так говорят, — уклончиво сказал Абу-л-Хасан.

— Значит, он вернет мне зрение, — блаженно улыбаясь, сказал муэдзин.

— Я не знаю, — осторожно ответил Абу-л-Хасан.

— Должен вернуть. Это же несправедливость, что я рожден слепым. За какие грехи я наказан?

Абу-л-Хасан молчал.

— А ты знаешь, что сказал ибн Исхак?[30]

— Нет.

— Ибн Исхаку рассказал Саур бинт Йазид, со слов некоего знающего человека, что посланник Аллаха с одним из братьев пас ягнят за шатрами, и тут подошли к нему два человека в белых одеждах, в руках они держали золотой таз, полный снега. Они схватили Мухаммада, вынули его сердце, рассекли его, извлекли из него черный сгусток крови и выбросили его. Потом они обмыли сердце этим снегом.

Муэдзин помолчал, а затем сказал, мечтательно улыбаясь:

— Я очень хочу увидеть золотой таз полный белого снега. Наверное, это очень красиво.

— Да, — подтвердил Абу-л-Хасан.

— Махди придет с севера, — сказал муэдзин.

— Почему с севера?

— Я чувствую, — сказал муэдзин, затем добавил, — а теперь уходи, здесь нельзя находиться посторонним.

Спускаясь по ступенькам, Абу-л-Хасан услышал протяжный крик муэдзина, а затем слова азана:[31] «О верующие, придите в дом молений».

* * *

У двери сидел человек и, раскачиваясь, что-то напевал. В сгустившихся сумерках еще можно было разглядеть, что это дервиш.

— Эй, сеид,[32] — обратился к нему Имран, — где тут собрание?

Дервиш перестал петь и подозрительно глянул на Имрана:

— Какое ты ищешь собрание, прохожий?

— Я ищу тех, кто ждет седьмого совершенного.

Дервиш поднялся, толкнул дверь и крикнул в темноту сада:

— Эй, Алим.

Появился новый человек, приблизился вплотную к Имрану и спросил, сверля взглядом:

— Кто такой, раньше я тебя не видел?

— Я сегодня из тюрьмы бежал, — объяснил Имран, запинаясь и опуская взгляд, — товарищ мой по камере, много говорил о вас.

— Как его зовут?

— Имени я не знаю, он называл себя рафиком,[33] умер два дня назад.

— А кто ты?

— Меня зовут Имран.

— За что тебя посадили?

— Я убил мутаккабиля. Я родом из деревни Гадрут.

Человек переглянулся с дервишем. Тот кивнул.

— Проходи, — сказал Алим.

Следуя за хозяином, Имран прошел через сад. У дверей дома провожатый остановился и сказал:

— Ты опоздал. Входи и не мешай никому. Сядь, где найдешь место.

Имран согласно кивнул и открыл дверь.