Седьмой Совершенный - [2]
Тревоги своей начальник не выдал, улыбнулся в ответ. Абу-л-Хасан достал платок, вытер лицо и шею. Улыбка начальника стала добрее.
— Жарко очень, — сказал дабир и стал обмахиваться платком.
— Да вы садитесь, — предложил Ахмад Башир, — сейчас принесут прохладительных напитков.
Дабир поблагодарил и, сняв сандалии, сел у столика, скрестив ноги.
— Чем могу быть полезен? — следуя его примеру, сказал Ахмад Башир.
— В вашем округе участились волнения крестьян.
— Да это было, но я уже навел порядок. Подробный отчет об этом отправлен в Кайруан, копия нашему правителю.
— Я читал ваш отчет. Вы пишете, что виной этому стали непомерные налоги, что крестьяне не заинтересованы в своей работе.
— Именно. Посудите сами, мутакаббиль[12] раньше получал жалование из казны независимо от собранного хараджа,[13] а теперь они получают жалование в виде доли от собранной ими суммы налога. Какой умник до этого додумался? Теперь сборщик налогов все время увеличивает харадж, тем самым, увеличивая свою долю. Крестьяне ропщут, дошло до того, что им не остается даже на пропитание.
Появился слуга с подносом в руках. Молча поставил на стол блюдо с фруктами, два наполненных до краев кувшина, две чаши и, поклонившись, удалился.
— Вы хорошо разбираетесь в налоговой системе, — заметил дабир.
Сахиб аш-шурта внимательно посмотрел на собеседника, пытаясь понять, что стоит за этим замечанием — хвала или издевка. Он не знал, как себя вести с посланцем эмира верующих. Власть халифа была сродни власти Аллаха, то есть теоретически она существовала, простираясь далеко за пределы Аравийского полуострова, но практически ее не было. В первую очередь сахиб аш-шурта подчинялся правителю Сиджильмасы,[14] над которым возвышались Аглабиды,[15] чья династия правила в Кайруане, подчинив себе окрестные земли и лишь номинально признавая власть халифа.
— Но у меня другие сведения, — продолжал чиновник из Багдада. Волнения начинаются с того, что в селениях появляются даи, проповедники исмаилитов и тайно сообщают людям о том, что власть Аббасидов от дьявола, и что махди[16] уже пришел, но открыться он не может, потому что не все в него уверовали. Мол, махди наполнит землю справедливостью. Что вы скажете на это?
— То, о чем сообщал я, совсем не исключает того, что известно вам, ответил сахиб аш-шурта.
— Но вы об этом не сообщали.
— Я стараюсь доносить о сделанной работе, а не о своих планах.
— Это похвально, — сказал Абу-л-Хасан, — некоторые из чиновников докладывают о своих планах, как о факте случившемся. Что вы делаете для пресечения деятельности еретиков? Поймали хоть кого-нибудь?
— Увы.
— Почему же?
— Люди не хотят их выдавать. Даи обещают крестьянам, ремесленникам, что махди наполнит землю справедливостью, отменит налоги. Одного моего агента за то, что он проявил настойчивость, пытаясь узнать местонахождение даи, побили так, что он два месяца отлеживался дома. Угощайтесь.
— Благодарю, — Абу-л-Хасан взял со стола финик и положил в рот, — а здесь что — вода?
— В этом кувшине вино, а в этом — вода.
— Вы пьете вино, — удивился чиновник, — но Мухаммад запретил вино.
Начальник полиции улыбнулся и стал разливать по чашам напитки, чиновнику — воды, себе — вина.
«Глупец, — подумал дабир, — при мне мог бы не пить».
Казалось, что сахиб аш-шурта ведет себя неразумно, но только казалось, так как начальник делал это сознательно. Пусть там наверху знают о подобных недостатках начальника полиции, главное чтобы они не сомневались в его честности и преданности. Даже еще и лучше, чтобы знали, ибо люди так устроены — за безупречным поведением всегда подозревают подвох и наоборот.
— Исмаилиты считают, что поскольку их имам[17] непогрешим, значит питье вина ему дозволено, — сказал Ахмад Башир, поднося к губам чашку с вином, — а я говорю, что в таком случае, правоверный мусульманин еще менее грешен в питье вина, чем имам еретиков.
— Да, — нерешительно сказал чиновник из Багдада, — может быть, тогда и мне вина.
Сахиб аш-шурта взял чашку, выплеснул воду на стену и налил в нее вина.
— Благодарю, — Абу-л-Хасан выпил вино и положил в рот еще один финик.
— Со дня на день он должен появиться в вашем городе, — сказал Абу-л-Хасан.
— Кто?
— Махди, которого ждут.
— Я не ослышался, повторите, пожалуйста.
— Человек, который назвался махди, должен появиться в Сиджильмасе, а может быть, он уже здесь. Его зовут Убайдаллах, он числит себя в потомках седьмого исмаилитского имама Мухаммада Исмаила алида, но на самом деле это авантюрист и самозванец. Это он возглавил восстание в Сирии, а когда увидел, что дела плохи, предал всех и бежал в Египет. Родня его перебита, но самого схватить не удалось.
— Почему вы думаете, что он должен появиться здесь?
— В Египте он ушел от меня. Путь его лежит на запад, а караванная тропа в Гану лежит через Сиджильмасу.
— Я приму все меры, — сказал Сахиб аш-шурта, — есть какие-либо описания его внешности?
