Седьмой переход - [109]

— Что ты тут советуешься с зеркалом? — подошел к ней Егор Егорович. — Оно никогда не скажет женщине всей правды!

— А ты у меня стареешь, Гора.

— Чепуха! У нашего брата, строителя, свои метрики — титульный список. Раз набросили добавку в сто восемьдесят миллиончиков, значит, гожусь в гвардию!

Зинаида Никоноровна склонила голову к плечу мужа, и они постояли с минуту рядышком, присматриваясь друг к другу. Да разве может это плоское стекло отразить всю глубину их жизни, начиная с того дня, когда девушка в юнгштурмовке, шагая впереди своего пионерского отряда, увидела на тротуаре приехавшего на каникулы студента, готового хоть сейчас пристроиться к ее белобрысому воинству. Так и встретились на марше, под барабанный бой, которым лихо оглушал прохожих Ленька Лобов...

Зинаида Никоноровна оглянулась — в дверях стояли сын и сноха, довольно ловко подражая старшим: Геннадий, важно заложив руки за спину, а Инесса озорно привалившись к его плечу.

— Когда это вы заявились, пропащие души?

— Только что! — засмеялся Геннадий. — Входим и застаем родителей за репетицией какого-то водевиля! Принимаем их, Ина, в нашу художественную самодеятельность, а?

— Мама пойдет, но папа, конечно, не согласится.

— Отца назначим режиссером.

— Ах, шельмецы, издеваетесь!

И ведения той, далекой, юности исчезли. В дом вступила другая юность, что не носит юнгштурмовок, не ходит в военизированные походы, не стоит в очередях за хлебом.

— Где пропадаете весь вечер?— поинтересовался Егор Егорович.

— Изучаем луну, отец.

— Вы бы лучше штудировали технику безопасности.

— Как раз о технике безопасности космических полетов и шла речь!

— Кто же у вас там умудрен таким «заоблачным опытом»?

— Нормировщик Петин.

— Он бы лучше наряды закрывал вовремя.

— Одно другому не мешает. Например, Журавлева думает еще поступить на курсы космонавтов.

— А сантехник Феоктистов решил переучиваться на техника-электроника,— заметила Инесса.

— У вас, космонавты, космы не драты, возьмусь я за вашего брата, да и за эту крановщицу, которая витает в поднебесье.

— Молодежь, ужинать! — прикрикнула на них Зинаида Никоноровна.

31

Сентябрь — самое время для раздумий о минувшем.

Анастасия с утра бродила по степи, вдоль лесной полоски, что начиналась невдалеке от старой Заречной рощи. Ей хотелось сосредоточиться на чем-то очень важном, однако непрочная вязь мыслей то и дело обрывалась. Дома мешают думать Леля и Мишук, здесь мешает степь-кудесница.

Тончайшей оренбургской паутинкой сплошь покрыты жесткие степные травы, кулиги спелого шиповника и терна в поймах рек. заросли бобовника и дикой вишни в пожелтевших складках суходолья. По утрам, когда ветер нежится на вершинах гор, когда длинные пряди ковыля, спутанные байбаками и лисицами, низко стелются по обочинам накатанных проселков, вся земля светится под солнцем ажурной путаницей серебристых нитей. Они свисают с тяжелых гроздей переспевшей ежевики, падают на рубчатые листья пожухлого клубничника, тянутся в поле, цепляясь за сухие стебли конского щавеля, колышутся в неподвижном воздухе над студеными ключами говорливых родников, вяжутся в мириады узелков на делянках еще неубранного подсолнечника, расстилаются шелковой основой по щетинистой стерне. Прекрасна земля в сентябрьском убранстве! Мало-помалу убывают дни, приближаясь к осеннему равноденствию, а какие краски, куда ни глянь, какая чуткая тишина вокруг, какое высокое небо над тобой.

Едва с гор потянет свежий ветерок, расчесывая, прихорашивая всю степь, всколыхнутся узорчатые уголки диво-паутинки, зашелестят расписной каймой над кронами берез — и вновь станут пряжей. Трудолюбивая ночь придумывает все новые рисунки, поражая искусным рукоделием своим, день же, будто посмеиваясь над волшебной мастерицей, возьмет да распустит ее вязанье. И вот летят над речкой, над осокорями оборванные нити, ложатся тебе на плечи, окутывая шею капроновым шарфом. Нет, ты никогда и не мечтала о таком наряде, в который одевает тебя это бабье лето.

Неправда, что степь задумчивая. Попробуй тут отвлечься! То сурок, притаившийся в ковыле, метнется через тропинку и перед тем как спрягаться в норе, оглянется раз-другой, свистнет на прощанье (что-то он сегодня разгулялся, давно пора ему располагаться на зимовку в подземном царстве). То поздние цветы, похожие на распушенные метелочки сирени, привлекут внимание Анастасии, и она постоит над ними, прикидывая, хватит ли у них силенок дотянуть до первого морозца или они осыплются не сегодня-завтра, едва лишь прикоснется к ним чья-нибудь неосторожная рука. То рядом вымахнет струей шумная стайка молодых скворцов, укрывшихся в татарнике; Анастасия вздрагивает, смеется над собой, а скворцы, сделав два-три круга над большаком, как ни в чем не бывало, опускаются на свое местечко, видно, очень удобное для тайных сборищ перед скорым отлетом на далекий, незнакомый юг.

Возможно, что зимой мерное однообразие степи и настраивает на философский лад. Но сейчас, в эти погожие деньки милого лета, которое, конечно, неспроста зовется в народе бабьим, нельзя быть равнодушной ко всему вокруг, хотя и неспокойно, ох, неспокойно на душе у Анастасии. Вчера Родион прислал записку: