Ловцы

У острова, того, что выше моста, его даже с улицы Береговой видать, сом стал жить. Здесь в прошлом году в жаркие дни купающихся было, как лапши в кастрюле, но нынче они переместились выше — песок в половодье смыло… И вот сом. Местным рыбакам приходилось лавливать крупных. Такого, бывало, поводишь — он к себе, ты к себе его, поборешься да и бросишь удилище в воду. Рыба — наутек, а удилище за ней на буксире: плывет, плывет да и встанет где-нибудь среди коряг или в камышах. Тут одежонку долой — и в воду. Плывешь тихонько, цап за удилище — и обратно к берегу. Теперь уже ты рыбу на буксире тянешь, уматываешь ее, борешься, пока не пересилишь…

Но сом, поселившийся у острова, оказался из редкостных. Опытные рыбаки рассказывают: ловить такого надо на особую снасть. Хватит сом-гигант насадку, шнур и засвистит в воду, накоротко его не остановишь — кожу с ладоней срежет. Хватай шнур с запасом и бегом к ближайшему дереву, несколько раз вокруг него юлой, иначе с этой подводной зверюгой ничего не сделать.

Сам остров еще в незапамятные для участников нашей истории времена был захвачен тремя нахрапистыми городскими семьями под огороды. Зелень огородную здешняя земля, по весне сдобренная речным илом, родила щедро. Владельцы ставили к середине лета шалаш, крытый тут же, по берегам, накошенной осокой, и, когда дело шло к вызреванию посаженного, устанавливали дежурства с ночевкой. С одной стороны острова, там, где основная протока, берег покруче, бежит под ним живая быстрая вода. Другая сторона топкая, берег в зарослях краснотала, и речной рукав походит на старицу с неподвижной водой, сплошь затянутой водорослями, с мутными проходами среди них, пробитыми дворовыми гусями да утками, чей пух там и сям виден в водной траве.

Перед островом, где рукавам речки расходиться надо, яма. Как раз ее-то сом и облюбовал. Прямо удивительно! По вечерам видно отсюда, как желтые окна домов отражаются в воде — и тут же рядом такая тайна…

Первым про нее узнал Володя Живодуев. Пришел он на бывшем купальном месте сорожку половить. Сидит на берегу, рыбачит, клева нет. Вечереет. Вот уже влево на реке, ниже острова, отражения огней Береговой улицы закачались. Деревянный мост на четырех внушительного размера ледорезных быках превратился в силуэт. Вправо по реке тьма.

И вдруг среди темно-синей эмали, упавшей вместе со звездочками с неба на воду, прорезалась холодная гладкая спина рыбины и сразу опустилась обратно. По воде разошлись пологие волны, лениво зачмокали в мокрый берег, откатились обратно и затухли в глухой протоке.

Живодуева так и подбросило. Смотал он быстренько снасти, достал из воды худенький свой улов, нанизанный на тонкий шнурок, и понесся домой. Всю ночь переворачивался с боку на бок и все думал, думал… Как сома изловить? Ничего не придумывалось.

А утро выдалось бодрое, ясное. Солнце встало над городком чистое, словно умылось в росе. Оно пустило тонкие лучики сквозь щели дощатых сеней, где стоял топчан, на котором маялся Володя Живодуев, он тотчас очнулся от липкого сна, захватившего его перед самым восходом. Потер кулаками глаза, в них словно песку надуло.

Дома никого. Мать уже в прачечной. Прошлепал по земляному полу сеней, квартира у них полуподвальная, доски настланы только в комнате, налил себе на кухне молока из стеклянной кринки, выпил с хлебом, оставив белые усики над губой, и опять стал думать.

… Подобную рыбину привезли в позапрошлом году на базар с Чуринской мельницы. Сом лежал на телеге — огромный, лоснящийся. Перед тем как въехать на базар, мельник обмыл рыбину у колонки, поливая из ведра. На огромной голове, величиной, пожалуй, с это самое ведро, все еще жили маленькие широко расставленные глазки. Сом лежал головой на передке телеги, а хвост, отороченный бахромой уже вянущего плавника, свисал с задка до земли. Такой проглотит и живого гуся, как голавль — стрекозу.

Вокруг телеги собралась толпа — и просто зеваки, и жаждущие соминого мяса на пирог. Топор смачно зачмокал, врубаясь в сомовье тело. В ответ на его удары жаберные щели на приплюснутой сомовьей голове вдруг задвигались, разорвали слизь, их запечатавшую, и в образовавшейся щели стали видны ярко-красные слабо трепещущие жабры.

Да разве ему, Володе Живодуеву, с таким справиться?

Он стал мысленно перебирать всех, кто мог бы сгодиться в помощники…

Тезка его, Володя Фиалков… Парнишка ничего себе, но в рыбалке тупой, как чурка. К тому же дед у него доктор, живут они богато. Вон какой у них домина! Не коммуналка — свой. А сад? У кого еще груши, сливы и виноград в городе? А конюшня с ездовой лошадью и легковая бричка с кожаным сиденьем? И кучер… Если Володя Фиалков проговорится деду, тот каких угодно рыбаков наймет и они ему живенько сома изловят.

Однажды Володя Живодуев с Толиком Опресноковым, по кличке Рыжик, подсмотрели, как Фиалковы едят.

Из фиалковского дома восемь окон выходят на улицу, заросшую от тротуара до тротуара через всю проезжую часть травой-муравой. Окна высоко, завалинка под ними узкая. Во всех комнатах темно, а в столовой свет. Живодуев Рыжику подставил спину, тот взобрался ему на плечи, потянул раму, она подалась, он шторку пальчиком в сторону, смотрит в щелку. Слез, шепчет: