Седьмой переход - [110]

«Верю, мы снова будем вместе. Только об одном прошу — не принимай никаких решений, ну, тех, что отдалили бы нас с тобой друг от друга».

Родион, Родион, ничего ты, верно, не понял. Уговариваешь ее, Настю, как невесту, побаиваешься отказа. Ведь если бы она даже раскаялась, то и тогда ни за что бы не протянула тебе руки. Сойтись опять — разве это не безнравственно?..

И, не ответив на свой вопрос, Анастасия вспомнила позавчерашнюю встречу с Лобовой: лицом к лицу столкнулись в нескольких шагах от педагогического института. Вася-Василиса, помахивая новеньким портфелем, как беспечная студентка, шла на лекцию, а она, Анастасия, спешила в свой райком. Ей вдруг захотелось остановиться на минутку, и она подалась было навстречу Васе, неловко заспешила, но та, сделав вид, что опаздывает, учтиво поклонилась на ходу и, поравнявшись, тоже спохватилась, замедлила шаг, но поздно — Анастасия прошла мимо. До чего нелепо получилось: любой мог обратить внимание, что эти женщины так и тянутся друг к другу.

А вчера позвонил Леонид, сказал, что в понедельник, правда, с опозданием на полмесяца, строители сдают новую школу в эксплуатацию. Надо поехать, посмотреть, раз сама подняла всех на ноги, вплоть до председателя совнархоза. Леонид, верно, тоже примчится. Леня, Ленечка, ничего и ты, оказывается, не понял. Успокаиваешь ее, Анастасию, как опрометчивую девчонку, слишком явно опасаешься ее любви. Ведь если бы она и дня не могла прожить без того, чтобы не встретиться с тобой, то все равно бы не подняла руки на Васино счастье. Это было бы совсем безнравственно, даже в отношении Родиона, которого она разлюбила сначала разумом, потом уж сердцем...

Вот и не смогла Анастасия побыть наедине со своими мыслями. Ей хотелось заглянуть вперед, пусть украдкой, боязливо, но она поминутно оглядывалась назад. Да что все это значит? Неужто бабье, коротенькое лето, разгоревшееся так ярко, заключит счет с личной жизнью?.. Она приостановилась в изумлении: макушка одинокого куста калины, еще не сбросив ягод со своих кистей, искрилась крошечными звездочками. Неужели собирается цвести? Верно, слишком рано принарядилась минувшей весной, и опять торопится порадовать людей к осенним свадьбам. Спеши, спеши, скоро заморозки! — горьковато улыбнулась Анастасия и пошла своей дорогой.

Дома она застала дочь в слезах. Ее успокаивал по-мужски рассудительный Мишук:

— Меня даже не берут, не только тебя, девочку...

Завтра новая группа старшеклассников отправлялась на уборку хлеба, и Леля третий день надоедала матери, упрашивая отпустить ее хотя бы на одну недельку.

Анастасия приласкала расстроенную Лелю:

— Тебе же всего одиннадцать лет.

— Двенадцать скоро.

— Хорошо, пусть скоро двенадцать. И все же очень мало. Годика через два-три поедешь обязательно, я обещаю.

— А тогда школьники не будут ездить на уборку.

— Ну откуда ты можешь знать?

— Учительница сказала. Она сказала, что без нас, городских, будут обходиться. Честное пионерское!

— Найдется для тебя работа, не тужи. И потом, посуди сама, за какие заслуги тебе такая привилегия, подружки твои будут учиться, а ты поедешь в деревню.

— Какая же это привилегия — работать? — Леля, продолжая всхлипывать, уставилась на мать.

— Конечно. Разве ты не знала?

И Леля притихла, смирилась. Нет, она, Леля, не хочет никаких, совершенно никаких привилегий для себя. Она станет жить, как мама. О маме говорят: «Простая, работящая женщина». Вот такой будет и она, честное пионерское.

Но, укладываясь спать, Леля все-таки сказала:

— А папа отпустил бы меня в деревню...

Мать словно не расслышала ее, зябко передернула плечами и с головой укрылась одеялом.

Утром они проспали: Мишук забыл завести будильник. Анастасия на скорую руку пожарила картошку, вскипятила чай. Позавтракав, все трое отправились по своим делам — ребята в старую школу на главной улице Южноуральска, мать — на рабочую окраину, где среди игрушечных домиков индивидуальных застройщиков возвышалось на пригорке четырехэтажное здание новой средней школы-интерната.

Комиссия заканчивала приемку, когда Анастасия вошла в просторный вестибюль. Поднялась на второй этаж и здесь увидела скучающего Лобова, который в одиночестве шагал по коридору, длинному и гулкому.

— Леонид, — тихо позвала она его своим приятным грудным голосом, но получилось так громко, что Анастасия невольно поднесла ладонь к губам.

— Долгонько изволишь нежиться, Настасья. Ну, пойдем смотреть ребятишкин дворец!

Больше часа они ходили из класса в класс, из мастерской в мастерскую. Впервые южноуральские строители сдавали не просто «коробку», а полностью готовую школу с партами, столами, верстаками и прочим оборудованием. Даже кусочки мела лежали на полочках классных досок.

— Решили показать товар лицом, — сказал Леонид Матвеевич, с трудом устраиваясь за партой.

— Да уж вижу, что постарались.

Анастасия присела на краешек скамейки поодаль от него. Лобов рассмеялся:

— Действительно, чем не ученица-выпускница! Не хватает, может быть, только белого фартука да кружевного воротничка. Ты, Настя, определенно молодеешь! Вызову я тебя сейчас к доске и начну экзаменовать по логике. Крепись, можешь получить двойку!