Сбежавшее лето - [29]

Стол был накрыт к обеду, но по нему ползал старший из младенцев и, хватая ножи и вилки, сбрасывал их со стола. Единственным, кто это заме­тил и кого это беспокоило, оказался Саймон, который снял младенца со стола и посадил в детский стульчик. Лицо у него при этом было сосредоточенно-хмурым. Он дал младенцу ложку, которой тот принялся громко стучать, а сам начал собирать разбросанные ножи и вилки. «Человеку аккуратному, который любит, когда вещи лежат на месте, в таком доме жи­вется нелегко»,— подумала Мэри.

Ей же самой все это было очень по душе. Никто не велел ей пойти вымыть руки, никто не спросил, чем она занималась все утро. Поставили перед ней целую тарелку жареной свинины с овощами и продолжали ве­село, но неразборчиво кричать друг на друга, пока Саймон, поднявшись с места, не выключил радио.

—  Вот  так-то  лучше,— заметил  его  отец.— Теперь   хоть   можно  слы­шать самих себя.

—  Молчание — золото,— добавила мама.

—  И   стоит   недорого,— сказал   Саймон.— Только   повернуть   выклю­чатель, и все.

—  А  я  и  не  заметила,   что  радио  было  включено,— удивилась  мама Саймона.

Это была бледная, худенькая, миловидная женщина в переднике. Кого-то она напоминала, но кого, Мэри вспомнить не могла.

—  Пока его не выключили,— расхохотался мистер Трампет.

—  Кричать нужно, только если хочешь развить свои легкие,— назида­тельно заметил Саймон.

Но гомон продолжался.

—  Наелась, Урсула?—спросил отец Саймона.

—  Ее   зовут   не   Урсула,   а   Мэри! — крикнула   Полли.— Она   сирота.

—  У нее нет ни братьев, ни сестер,— добавила Аннабел.

—  Иногда  и  мне  хочется,  чтобы  у  меня  их  не  было,— заметил  Сай­мон.— Перестань дуть в молоко, Полли, противно смотреть.

Его мать улыбнулась Мэри и положила ей на тарелку сочные, хрустя­щие шкварки. Мэри поняла, что она сделала это из чувства жалости к си­роте, и, хотя улыбнулась в ответ, почувствовала, что кусок застрял у нее в горле.

Полли, украсив себя молочными усами, принялась пускать пузыри. Ан­на посмотрела на Саймона и захихикала.

—  Противно смотреть! — повернулся  он  к  матери.— Они  совершенно не умеют себя вести.

—  За всем не уследишь, сынок,— спокойно отозвалась она. Саймон залился краской, заерзал на стуле и вдруг выпалил:

—  Но ты и не пытаешься следить. Ты позволяешь им делать все, что они хотят:  разговаривать с набитым ртом, разбрызгивать молоко...

—  Саймон! — сказал его отец.

—  Глупый Саймон!—заметила Анна.— Он так говорит из-за Мэри. Он думает, что она принцесса.

Полли загоготала, как ненормальная, и принялась раскачиваться взад и вперед.

Саймон   с   силой   втянул   в   себя   воздух   и   покраснел   еще   больше. У него был такой вид, будто он вот-вот взорвется.

—  Саймон! Саймон! — ласково позвал его отец.

Саймон медленно и тихо выдохнул. Не глядя по сторонам, он встал и начал собирать пустые тарелки. Потом вынес их из комнаты, ногой при­крыв за собой дверь.

—  Он считает,  что мы  его  унизили.— Отец  Саймона  потряс  головой и сделал вид, будто смахнул с глаз слезу.

—  Какой обидчивый! — заметила бабушка.

Она надула губы и скосила глаза, как оскорбленная герцогиня, и близнецы — щеки у них блестели, словно румяные яблоки,— захохотали, стуча зубами о край стакана с молоком.

—  Не    понимаю,    откуда    он    набирается    этих    идей,— недоумевала миссис Трампет.— Мэри,  не сомневаюсь,  готова принять нас такими,  ка­кие мы есть, правда, Мэри?

Мэри не знала, что ответить, поэтому только улыбнулась. А про себя подумала, что они поступают некрасиво, обсуждая Саймона за его спиной, но, когда он вернулся с огромным яблочным пирогом в руках, его мама сказала:

— Спасибо тебе, мой родной. Не знаю, что бы я делала без тебя.

Пирог был сверху облит коричневым сахаром, а по краям из него со­чился бледный яблочный сок. Мэри съела сначала один кусок, а потом и второй. Когда ей предложили третий, она с сожалением покачала го­ловой.

—  Ты   уверена,   что   больше   не   хочешь,   милочка?—почти   так   же заботливо, как тетя Элис, спросила миссис Трампет.

—  Совершенно    уверена,    спасибо,— ответила    Мэри.— Больше    я    не могу.

И как только произнесла эти слова, вспомнила, что ей придется еще раз есть. Она посмотрела на часы. Шел второй час, а в половине второго ей предстояло сесть за стол обедать.

—  Ты   себя   хорошо   чувствуешь,   милочка?—забеспокоилась   миссис Трампет.— Ты что-то побледнела.

Через полчаса эти слова повторила и тетя Элис:

—  Ты себя хорошо чувствуешь, милочка? Ты что-то побледнела.

Мэри посмотрела на стоявшую перед ней тарелку с жареной свини­ной — светлое мясо и хрустящие темно-коричневые шкварки — и почувст­вовала, что к горлу у нее подступает тошнота.

Крепясь изо всех сил, она была в состоянии лишь ковырять у себя в тарелке.

—  Я   так   и   знала,   что   нельзя   тебе   было   давать   этих   сэндвичей,— сокрушалась тетя Элис.

Поверх очков посмотрел дедушка.

—  Знаешь,  Мэри,  многие дети были бы  рады такому обеду!  Напри­мер, голодающие дети в Африке.

—  Ну  и  отдайте  его  им! — сказала  Мэри  и   вспомнила  мальчика  из Африки, который хотя и не умирал с голоду, но был бы совсем не прочь съесть сейчас тарелку жареной свинины.— Возьмите и пошлите в посыл­ке!— добавила она, и мысль о том, что, знай они истинное положение ве­щей,  они как раз  бы  именно это  и сделали,  заставила ее расхохотаться.