Саркома - [7]

Александру Петровичу. Кажется, он серьезно пострадал от ударов твоего майора.

Оставив соперника, Калач, промокая носовым платком с поцарапанной щеки и разодранного носа

кровь, с огорчением сообщил:

— Скотина, когтистый, как рысь, портрет испортил. Хотя, кстати, в случае чего подтвердишь, что

Слипчук первым нанес мне удар. Я оборонялся. Хотел с ним поговорить мирно, а он сразу полез в

драку. Понадеялся, что я перед его персоной оробею, в штаны наложу, вот и получил на орехи.

Попал под горячую руку, бабник, демагог. Впредь наука будет.

Водитель промолчал, так как отчетливо видел, что после разговора на повышенных тонах и

жестикуляций, майор первым нанес удар жезлом.

—Что молчишь, сопишь, будто воды в рот набрал? — проворчал начальник и намекнул. —

Может, устал меня возить, так быстро найду замену, а тебя переведу в ППС или в

медвытрезвитель?

— Товарищ майор, я своей работой доволен, — признался водитель. — Если я подтвержу вашу

версию, то Федор ее легко опровергнет. Он находился почти рядом и все видел.

—Твое дело подтвердить. На каждое их обвинения у нас должен быть убедительный,

неопровержимый аргумент. Или ты решил, как тот хохол, «моя хата с краю, ничего не знаю»,

отмолчаться? Не получится, не та ситуация… Что скажешь?

— Скажу, что он первым начал, — невольно согласился Михаил и заметил. —Значит, зазнобу не

поделили?

—Теперь ему баба не скоро потребуются, через ногу не сможет перелезть. Почитай, кастрат,

евнух. Будет впредь наукой, как за чужими юбками волочиться.

— Так вы его на почве ревности поколотили?

— Помалкивай! — осадил начальник водителя. — О том, что увидел и слышал, никому ни слова,

жезл спрячь подальше от глаз. Сам понимаешь, что это серьезная улика.

— Конечно, понимаю, — ответил Трошин, представив, какие страшные удары и острую боль

испытал и ныне ощущает пострадавший. С тоской подумал: «Если бы шеф поколотил обычного

мужика, то сошло бы с рук, а тут партийная шишка, секретарь по идеологии, политика. Скандал

неизбежен. Если майора снимут, то мне придется искать другое место. Заварил шеф кашу и мне

рикошетом достанется на орехи».

— Вячеслав Георгиевич, ведь он может обратиться с заявлением в прокуратуру и тогда по факту

избиения будет возбуждено уголовное дело.

— Если чувствует за собой вину, то не обратиться. Он мне тоже не ангел, нанес увечье,

расцарапал щеку и нос. И потом не в его интересах раздувать скандал, что может негативно

отразиться на политической карьере. И все же неприятностей не избежать. Вся надежда на

поддержку начальника УВД генерала Добрича. Авось выручит? Но ты, Миша, об этом никому не

слова, иначе…, сам понимаешь. Возьми жезл и положи в багажник. Возвратимся в райотдел и

сразу же сожги, а пепел развей.

— Но ведь это мой талисман?

— Это вещдок, подлежащий уничтожению, — твердо произнес начальник.

— Товарищ майор, за уничтожение вещественных доказательств предусмотрена ответственность,

— напомнил сержант. — Сами возьмите и сожгите.

— Много ты знаешь?

— Не первый год служу в милиции, многому жизнь научила.

— Понятно, — усмехнулся Калач. — Боишься оставить свежие отпечатки на жезле.

Сообразительный и предусмотрительный. Но они и так сохранились.

— Вячеслав Георгиевич, Слипчука следовало бы доставить в травматическое отделение районной

больницы. Вдруг у него серьезные повреждения, переломы, гематомы.

— Федор без нас управится. Не будь слишком мягкотелым и сентиментальным. На таких

покладистых и терпеливых бабы воду возят и кнутом погоняют. Разборка произошла, возврата

нет.

Михаил удрученно почесал затылок.

—Почему ерзаешь, вши завелись?

— Думаю над ситуацией.

— Тебе то, какая печаль?

— Затаскают в качестве свидетеля.

— Не трусь, не из таких ситуаций выходил без потерь. Давай за баранку и в отдел, надо срочно

снять стресс.

Трошин развернул «Волгу» и направился ее в поселок городского типа. Ехали молча с мрачными

лицами, словно в багажнике покоился труп.

Между тем Цыгейка подбежал к лежавшему на траве Слипчуку. Лицо пострадавшего было

искажено болью. Водитель помог секретарю подняться. Заметил, что правая рука свисает ватной

плетью. Осторожно придерживая, провел к машине, уложил на заднее сидение, с тревогой

спросил:

— Александр Петрович, куда?

— В травмпункт, — велел он. — Кажется, этот бугай сломал мне руку. Что же ты, Федор, струсил?

— Он пригрозил пристрелить, как собаку, а у меня жена, ребенок, — покаялся водитель. — Если

этот чокнутый на вас, второго секретаря райкома, руку поднял, то меня бы раздавил, как

букашку.

— Зверь, — превозмогая боль, простонал Слипчук.

— Я ведь предупреждал: не надо было останавливаться, ударил бы по газам и все дела,—

напомнил Цыгейка о своем совете.

—Да, не надо было, — согласился партработник.

Возвратившись в свой кабинет, Калач ощутил голод. Подошел к сейфу, достал с нижней полки

початую бутылку коньяка и сделал три полных глотка. Почувствовал, как блаженно тепло

разливается по массивному телу. Вернулся за стол и по телефону велел секретарю-машинистке:

—Клавдия Семеновна, заварите пару чашек кофе без сахара.

— Может три? — предложила она и напомнила. — Бог любит троицу.

—Давайте три и пару бутербродов с колбасой и сыром. Холодильник у нас еще не опустел?