Санньяса или Зов пустыни - [16]
Здесь возникает неизбежный вопрос: каким должно быть отношение тех, кто следует путём отречения, к их первоначальной дхарме? Индусское сообщество неоднократно предпринимало попытки снова включить их в себя. Так, например, некоторые исследователи считают Маханарайяна Упанишаду лишь своего рода молитвенником для аскетов, призванных повторять мантры, даже если они делают это лишь в уме (манаса); хотя, возможно, это просто связано с попыткой выделить сердечную набожность (бхакти), потребность в которой так глубоко укоренена в человеческом сердце. Другие настаивали на необходимости служения духовным нуждам людей, живущих в миру; но в итоге под предлогом дхармы свобода монаха ограничивалась целой сетью предписаний. В то же время великая традиция, к которой мы обращаемся в этом эссе, не допускает, чтобы парамахамса был связан какими‑либо правилами, будь то семейные традиции, общественные устои, религиозные догмы или ритуальные предписания, и, выражаясь христианским языком, даже таинствами.
Он идёт, куда пожелает, бессмертный,
Золотой Пуруша, единственный Хамса…
Некоторые видят сад его наслаждений,
Но его самого никто не способен узреть.
(Брихадараньяка Упанишада, 4.3.12, 14)[95]
Он вышел за пределы царства знаков, и его роль в мире — напоминать всем и каждому, что «свершилось» (τετέλεσται[96], Ин. 19:30), что время притч прошло (Ин. 16:25), что тень уступила место реальности (Евр. 10:1). И речь здесь не о том, что некий новый обряд сменил старый, но о том, что все знаки и обряды после перехода «за завесу» (Евр. 10:20) остались в прошлом. Единственная и окончательная жертва Христа положила конец всем обрядам, ибо ничто более не должно быть исполнено или обретено (Евр. 10:14). Всем своим существом монах свидетельствует, что ἔσχατον, «последние времена», уже здесь (Ин. 4:23, 5:25; ср. также 1 Кор. 10:11).
И символизирует эту истину не столько монах, живущий в общине, сколько отшельник, чьё общение с братьями находится уже не на уровне знаков в видимом сообществе людей, но уровне адвайты Духа, где он более никого не воспринимает как «иного» по отношению к самому себе. И потому ни общество, ни даже религиозная община не могут устанавливать законы для отшельников. Лучшее, что они могут сделать, — это признать их право быть «самими собой» (именно признать, а не наделить этим правом) и публично поддержать их исход из мира. Общество не может навязывать им что‑либо — оно лишь может передать их Духу, как Индра, согласно Брихадараньяка Упанишаде (3.3[97]), передаёт благородные души Ваю, Ветру‑Духу (Ваю есть πνεῦμα[98]). И так же ни один отшельник не должен рассчитывать на ритуальную дикшу, если получает её с целью потребовать для себя те или иные права, даже право быть свободным. Не дикша наделяет его свободой. Ибо любой, кто хвалится своей свободой, уже потерял её; такой «обладатель» свободы вновь низошёл на уровень двандв и оказался во власти закона. Свобода — плод внутреннего пробуждения, и она не может быть никем дарована. Поистине она акрита, нетварна, и не может быть результатом никаких действий, обрядов или наставлений. Она спонтанно обретается в глубинах сердца, в гухе(пещере), где пребывает лишь Дух.
Несомненно также то, что христианский мистик вместе с Иисусом проходит сквозь завесу плоти, которая есть не что иное, как тело Иисуса. Через смерть он преодолевает смерть и вновь обнаруживает себя живым со Христом в жизни, которая просто ЕСТЬ, которую невозможно определить, которая находится за пределами всех категорий и о которой, потому, нельзя сказать, что у неё есть начало или конец (ср. Катха Упанишада, 2.18[99]). Христос, воскресший из мертвых, был свободен от любых конкретных знаков; Он проявлялся любым способом, каким бы ни пожелал, но всегда позволяя ученикам осознать своё присутствие. Индусская традиция утверждает, что гуру лишь тогда воспринимается как истинный и высший гуру, когда ученик более не отделяет себя от собственной внутренней Тайны, когда нет более «ни гуру, ни ученика». Так же и Иисуса Садгуру (Истинного Гуру), можно познать таким, каков Он подлинно есть, лишь когда исчезнет принятый Им облик, как это произошло пасхальной ночью, в которую Он явился двум ученикам по дороге в Эммаус
