Санкт-Петербургские вечера - [8]

никогда не мог ничего знать наверняка, — и такой порядок действительно установлен. Вообразите любую иную гипотезу — и она вас приведет прямиком к уничтожению морального строя или к сотворению другого мира.

А теперь перейдем к подробностям и начнем, если позволите, с правосудия человеческого. Поскольку Бог пожелал, чтобы люди управлялись людьми же (по крайней мере, внешне), Он передал суверенам верховную прерогативу — карать преступления, и именно в этом своем качестве государи главным образом Его и представляют. Замечательный отрывок на эту тему я нашел в законах Ману,⁽¹⁸⁾ так что позвольте мне прочесть соответствующее место из третьего тома Сочинений кавалера Уильяма Джонса.^ш Эта книга лежит как раз у меня на столе.

Кавалер. Прочтите, если угодно, но прежде сделайте одолжение и растолкуйте мне, кто таков сей король Ману, коему я никогда не имел чести быть представленным.

Граф. Ману, г-н кавалер, — это великий законодатель Индии. Одни говорят, что он сын Солнца, другие же утверждают, что он был сыном Брахмы, первого лица в Троице Индусов.^{6 Я остановился в нерешительности между двумя этими одинаково правдоподобными мнениями и не надеюсь сделать выбор. К великому сожалению, точно так же не в силах я вам поведать, в какие времена тот или другой из предполагаемых отцов произвел Ману на свет. Кавалер Джонс, человек весьма ученый, полагает, что свод законов Ману, возможно, предшествует Пятикнижию Моисея, и уж наверняка — всем законодателям}

Греции.^{7 Но вот г-н Пинкертон/20 также обладающий известными правами на наше доверие, позволил себе посмеяться над браминами; он вообразил, что способен им доказать, будто Ману мог быть не более чем почтенным законоведом тринадцатого столетия.8 Не в моих правилах, господа, препираться из-за столь ничтожных расхождений; итак, я прочту вам сейчас этот отрывок; время же его появления на свет пусть остается для нас тайной.}

«В начале времен создал Брахма духа кары, коего предназначил служить царям. Он наделил его телом из чистого света. Дух сей есть сын Брахмы, он — само правосудие и защита всякой твари. Страх перед этим духом вынуждает все одаренные чувством существа, способные к, движению и неподвижные,^ш блюсти умеренность в естественных наслаждениях и не удаляться от исполнения долга. И потому, приняв как должно во внимание место, время, собственные силы и божественный закон, да наложит царь справедливую кару на всех, кто творит неправедное, ибо наказание есть действенное орудие, истинный распорядитель общественных дел и страж законов; мудрецы нарекли его поручителем за все четыре сословия государства, ведающим точным исполнением их обязанностей. Наказание управляет родом людским, наказание оберегает его, наказание бодрствует, когда дремлют стражи человеческие. В наказании заключается для мудрого венец правосудия. Стоит лишь нерадивому монарху забыть о каре — и сильный кончит тем, что изжарит на огне слабого. Весь род людской удерживается в границах

порядка наказанием, ибо не найти на земле невинности, и лишь страх перед карой позволяет мирозданию наслаждаться предназначенным ему благополучием. Порча поразит все сословия, всякие преграды разрушатся, замешательство и неустройство овладеют людьми, если наказания исчезнут или будут налагаться несправедливо. Но когда темноликая, с горящим взором Кара выступает вперед, дабы низвергнуть преступление, — тогда народ спасен, если у судьи верный глаз».⁹

Сенатор. Восхитительно! Великолепно! Вы превосходно поступили, откопав для нас этот образчик индийской философии, а датировка его и в самом деле ничего здесь не значит.

Граф. Такое же впечатление он произвел и на меня. Я нахожу в нем европейский разум и должную меру того восточного пафоса, который всем по нраву, пока не становится преувеличенным. Не думаю, что можно с большим достоинством и силой выразить грозную и божественную прерогативу суверенов — наказание виновных.

Но позвольте мне, умудренному этими печальными словами, задержать на мгновение ваш взор на том, что, без сомнения, поначалу шокирует нашу мысль и, однако, вполне достойно стать ее предметом.

Из этой грозной прерогативы, о которой я только что говорил, с необходимостью вытекает существование человека, призванного налагать на преступление назначенную людским правосудием кару. В самом деле, такие люди есть повсюду, хотя и нельзя постичь, как они вообще возможны, ибо разум наш не в силах открыть в человеческой природе какое-либо побуждение, способное определить выбор в пользу этого ремесла. Полагаю, размышление уже стало для вас слишком привычным делом, чтобы вам не приходила часто на ум мысль о палаче. Так что же это за непостижимое существо, способное предпочесть стольким приятным, доходным, честным и даже почтенным занятиям, которые во множестве открыты ловкости и силе человека, ремесло мучителя, предающего смерти себе подобных? Его рассудок, его сердце — так ли они сотворены, как и наши с вами? Не заключено ли в них нечто особенное, чуждое нашему существу? Что до меня, то я не в силах в этом усомниться. Внешне он создан, как мы, он появляется на свет, подобно нам, — и однако, это существо необыкновенное, и чтобы нашлось ему место в семье человеческой, потребовалось особое веление, некое нат