Санкт-Петербургские вечера - [167]
Мое мнение о немецких теософах способно повергнуть в ужас и негодование всех ортодоксов.
На столь широком поле можно проложить множество разных путей, и я никогда не видела ничего возмутительного в том, что, сохраняя в целости фундамент, одни люди стремятся убрать несколько кирпичей, на их взгляд, совершенно бесполезных, другие же — прибавляют новые; лишь бы только последние не бросали вызов небу, пытаясь воздвигнуть новую вавилонскую башню. Я в высшей степени снисходительна, хотя по зрелом размышлении всегда обнаруживала, что лучше исповедовать веру во всей ее простоте, нежели превращать ее в науку: ведь самые искусные и ревностные
поборники сей науки не всегда являются теми христианами, которые строже прочих следуют заповедям, призванным руководить нашими поступками.
И когда мы блуждаем в отвлеченностях или предаемся порывам божественной любви, гордыня наша едва ли рискует умереть от истощения.>406>И каким же превосходным наблюдательным пунктом явился для Местра Петербург! Отсюда взор графа погружается в мир германского мистицизма. О секте Вейсга-упта упомянем в этой связи лишь затем, чтобы указать: лишь к ней одной относятся инвективы Местра, когда он проклинает «мерзкого иллюмината».>407> Он подчеркивает различие между этими «порочными людьми» и «добродетельным учеником Сен-Мартена»>408> и полагает, что «едва ли можно спутать вещи более разнородные и сильнее злоупотребить словами».>lv Зайдет ли он в своих нападках так далеко, как и Юнг-Штиллинг?>¥ Но ведь и сам Юнг-Штил-линг представляет разновидность пиетизма, весьма отличную от прежней мартинистской доктрины Местра.
Лабзин переводит сочинения Юнга-Штиллинга на русский язык/>406> и «кое-кто из знакомых» графа де Местра «был чрезвычайно потрясен этими немецкими книжками».™ Он их читает и насмехается над ними; мы видим, как Местр, «обливаясь потом, заканчивает чтение немецкого толкования на Апокалипсис, сочинения in-octavo, которое наводит смертельную скуку».>409> Глядя на эти антикатолические пророчества, он лишь пожимает плечами. Как сильны предрассудки! — удивляется Местр. — И как странно видеть, что тот самый человек, который отвергает чистилище, допускает «место искупления, промежуточное состояние или даже стадии и Бог знает что еще, — даже не догадываясь, насколько он смешон».>410>И однако ему приходится согласиться, что подобные грезы влияют даже на коронованных особ.
Перевороты в Швеции просвещают его на сей счет окончательно. Известно, что привидения не давали покоя Густаву III и герцогу Зюдерманландскому. Эта склонность к мистицизму, врожденная в их семье (она восходит, по крайней мере, к Карлу XI) переживает новую бурную вспышку в 1809 году. Густав IV, наслушавшись о всевозможных призраках и видениях от дяди и отца, лихорадочно читает Апокалипсис; Юнг-Штиллинг открывает ему глаза, и вот уже Густав IV предчувствует скорое падение Антихриста, наполеоновского колосса, которого ему, королю Швеции, и суждено низвергнуть.>1,1
И вот, к великому ужасу своих подданных, он замышляет крестовый поход против императора французов. «Чем же извинить его иллюминизм и его апокалипсис? — восклицает Жозеф де Местр. — А впрочем, если король не верит в собственный народ и опротивел всему свету, то не его ли в том вина?»>411>>412 Этот юный государь, полагает Местр, оказался игрушкой в руках тайных обществ, и именно его имеет в виду граф, когда, описывая роль верховного арбитра, которую прочит он папе, составляет текст «воображаемой» петиции Генеральных штатов, недовольных своим сувереном:
Доверившись фантомам иллюминизма, он стал изучать политику по Апокалипсису и пришел к убеждению, что в этой книге говорится о нем как о необыкновенном муже, коему суждено одолеть исполина, потрясающего ныне все престолы Европы. Имя, отличающее его среди европейских королей, не столь лестно для его слуха, как то, которое он принял, вступив в тайные общества; именно этим именем подписывает он свои акты, а герб его августейшего рода уступил место шутовской эмблеме братьев."
Происходит государственный переворот: старый честолюбец герцог Зюдерманландский сменяет своего племянника на шведском троне. Свергнутый, но совершенно неисправимый государь предается еще более сумасбродным прожектам. Он отправляется в Швейцарию, «надеясь найти там иллюминатов»;>413> он мечтает основать Орден Черных Рыцарей и во главе этого воинства двинуться в Палестину навстречу Царю-Христу.>,у Под влиянием Юнга-Штиллинга целые общины во владениях герцогов
Гессенских уже «распродают все свое имущество, чтобы отправиться к подножию Кавказских гор и ожидать там возвращения евреев в Иерусалим. Таким образом они смогут быстрее прочих к ним присоединиться и получить свою долю обещанных евреям благ».>414>>415 На всю эту затею Местр смотрит с изумлением, смешанным с иронией и жалостью; когда же он обращает взоры к Стокгольму, зрелище, которое являет ему новый монарх, кажется столь же непостижимым, ибо первым же делом Карла XIII стало учреждение гражданского масонского ордена." «В коллекции безумств нашего века такого еще не было, — восклицает граф. — Один король основывает масонский орден, а другой, низложенный, ставит в виде печати масонский знак и подписывается масонским именем. Кажется, будто читаешь какую-то сказку...».
