Санкт-Петербургские вечера - [159]

Не думаю, что найдется другое великое событие, которое предсказывалось бы столь же недвусмысленно и повсеместно. Я мог бы привести великое множество свидетельств, однако воздержусь от этого, ибо они хорошо известны, и к тому же сделали бы данное примечание чересчур пространным.

Исследуя вопрос о том, почему сновидения сообщают нам о многих предстоящих событиях (в чем древность не сомневалась никогда), Цицерон вслед за греческим философом Посидонием ⁽²²⁾ приводит три истолкования: 1. Человеческий разум способен провидеть некоторые вещи без всякого стороннего содействия, в силу одного лишь родства с божественной природой. 2. Воздух наполнен бессмертными духами, которые познают вещи и позволяют нам их познавать. 3. Наконец, боги сооб

щают нам об этих вещах прямо и непосредственно.^{343 Оставляя в стороне третье толкование (для нас оно входит в состав второго), мы обнаруживаем здесь в чистом виде учение Пифагора и св. Павла.}

6. (Стр. 564. «...если существует нечто очевидное для непредубежденного человеческого ума, так это то, что движения во вселенной никакими материальными законами не объяснить...»)

Позволю себе дополнить эти мысли собственными соображениями, которые представлю лишь в качестве простых догадок, ибо принимать категорический тон мы можем только тогда, когда обладаем правом не сомневаться, а подобное право принадлежало нам лишь в отношении того, что составило основной предмет наших изысканий. И потому, ни в коей мере не являясь математиком, я с осторожностью и без категоричности изложу свои сомнения, пренебрегать которыми все же не следует, ибо всякая наука должна держать отчет перед метафизикой и отвечать на ее вопросы.

Термин притяжение, употребляющийся при описании системы мира, явным образом ложен. Следовало бы отыскать такое слово, которое выражало бы сочетание двух сил, ибо ньютонианца, защитника теории притяжения, я могу с тем же и даже с большим правом называть и сторонником тангенциальности. Если бы существовала одна только сила притяжения, то вся материя мироздания была бы инертной и неподвижной массой. Тангенциальная сила, к которой обращаются для истолкования космических движений, есть только слово, поставленное на место реальной вещи. И поскольку

данный вопрос не принадлежит к тем, в сущность которых проникнуть невозможно, то чрезмерная осторожность в этом пункте была бы ошибочной. Нет недостатка в сочинениях, где нам твердят, что «подобного рода изысканиям предаваться не стоит, что первые причины для нас недоступны и что слабому нашему разуму достаточно ограничиться изучением опыта и познанием фактов и т. п.*. Не дадим же себя одурачить этой напускной скромностью. Всякий раз, когда ученый прошлого века принимает смиренный тон и как будто опасается вынести определенное решение, можно не сомневаться: он прекрасно видит истину, однако желал бы ее утаить. Ведь речь здесь вовсе не идет о какой-то тайне, принуждающей нас к молчанию, — напротив, мы обладаем всеми познаниями, необходимыми для решения проблемы. Ибо мы знаем, что любое движение есть следствие; кроме того, нам известно, что началом движения может быть лишь дух, или, как выражались столь часто цитируемые в этой книге древние, начало всякого движения должно искать лишь в неподвижном. Те же, кто утверждал, будто движение внутренне присуще материи, совершили великий грех: они говорили против собственной совести, ибо я не думаю, что найдется хотя бы один разумный человек, который не был бы убежден в обратном, а потому эти люди поступали совершенно непростительно. А еще их можно вполне обоснованно заподозрить в том, что они сами себя не понимали. В самом деле, тот, кто абстрактно утверждает, будто движение присуще материи, не утверждает ровным счетом ничего, ибо никакого абстрактного движения в действительности не существует: всякое движение есть движение конкретное и частное, производящее определенные следствия. А значит, речь идет не о том, чтобы установить, присуще ли материи движение вообще, но о том, присущи ли материи определенное движение, последовательность или совокупность движений, которые должны произвести, например, растение, минерал или животное. Вопрос в том, предполагает ли идея материи необходимым образом идею изумруда, соловья, розового куста, или даже идею этого изумруда, этого соловья, этого розового куста, — что само по себе есть предел нелепости. В природе не существует слепых движений или турбулентности-, всякое движение имеет цель и результат, заключающийся в образовании или разрушении, и потому невозможно говорить о присущем материи движении, не утверждая в то же время, что ей присущи и результаты его. А следовательно, если движение находится в столь явной и необходимой связи с намерением, то, допуская, что движение присуще материи, мы тем самым признаем, что и целеполагание также необходимым образом принадлежит к ее сущности, — другими словами, мы возвращаемся к духу благодаря тому самому аргументу, с помощью которого желали от него избавиться.

Когда система Ньютона только появилась в мире, она пришлась по вкусу веку отнюдь не благодаря своей истинности (последняя все еще подвергалась сомнениям), а вследствие той поддержки, которую она по видимости оказывала мнениям, вскоре навечно ставшим характернейшим знаком этой роковой эпохи. В знаменитом предисловии к книге «Начал» Коте поспешил выдвинуть утверждение о том, что притяжение присуще материи, — но сам творец системы первым опроверг своего славного ученика. Ньютон публично заявил, что никогда и не думал поддерживать подобный тезис и даже вовсе не читал предисловия Котса.