Самый грустный человек - [6]

— Например, я знаю совершенно твердо, — с искренним сожалением добавил второй присяжный, — мой сын предпо­чел бы оставить деньги и медальон у силача, а сам бы в это время преспокойно нежился в объятиях любимой девушки, в мягкой и теплой постели.

— Ты всю жизнь искал защиты у других, — обратился к Страуду первый присяжный почти с отеческим терпе­нием, — а как только ты полюбил, ты был обязан сам стать защитником. Ты просто не успел подумать о своей новой ро­ли. И очень хорошо сделал, что не подумал.

Страуд растерянно смотрел на судью и на присяжных. Насколько ему было известно, эти люди являлись его врага­ми и должны были сделать все, чтобы погубить его. Это бы­ло видно уже по одежде, в которой они пришли сюда, и осо­бенно, особенно по галстукам и позолоченным крупным булавкам на этих галстуках.

— Они меня освободить хотят? — прошептал он защит­нику.

Защитник отрицательно повел головой.

— Как же так, — не поверил ему Страуд. — Ведь они на моей стороне.

Защитник снова покачал головой.

— Год рождения? — спросил судья.

— 1891-й,—устало и обреченно ответил Страуд.

— Национальность?

— Алькатразец, — устало и примиренно засвидетельство­вал Страуд.

— Вероисповедание?

— Католик, — устало выдавил из себя Страуд. Потом очень неожиданно прибавил: — Разрешите сказать имя и фамилию.

— Разрешаю.

— Боб Страуд.

— Мы одержали победу, коллеги, — судья сиял от удо­вольствия. — Обвиняемый сдался, подчинился силе закона.

Первый присяжный поднялся, подошел к Страуду, не­сколько секунд внимательно изучал его, потом обернулся к коллегам и сказал с сожалением:

— У него сложение жокея. Он мог стать первоклассным жокеем.

— Бедный парень, — откликнулся второй присяжный. — Он мог жениться, заиметь детей, быть счастливым. И зачем ему понадобилось быть честным, когда кругом сплошная торговля, обман, грабеж и низость...

— Тем более что и неграмотный, — прибавил судья. — Вот только что я прочитал в деле, что он кончил всего три класса.

— Быть неграмотным и совершать честные поступки? — возмутился первый присяжный. — Это уже чересчур. В та­ком случае его честность объясняется комплексом неполно­ценности.

— Как ? — сжался от испуга Страуд. — Что это зна­чит?

— Мы не обязаны тебе все объяснять.

— Я хочу знать, что это такое, — попросил Страуд.

— Этого ты уже никогда не узнаешь.

— Прошу вас... — впал в панику Страуд, ему показалось, что секрет заключается именно в этих таинственных словах... Если он выяснит значение этих слов, им трудно будет снова заманить его в ловушку. — Я должен знать, скажите мне, что это значит... Ведь это моя вина, не ваша...

— Я не стану сейчас смотреть на часы, не стану думать, что опаздываю в гости. Это очень дешевый и избитый при­ем. — Судья торжественно поднялся на ноги, чтобы произне­сти свой приговор. — Мне уже все ясно, Страуд. Ты обви­няешься в убийстве. Ты приговорен к смерти. Тебя вздернут на виселицу. Ты восстал против всего Алькатраза. Страуд — против Алькатраза.

Страуд знал, что это и есть конец. С того самого дня, ког­да он впервые в жизни почувствовал, что любит, когда по­нял, что где-то существует счастье... с того самого дня он смутно стал чувствовать приближение конца. И вот вам раз­вязка. Да какое ему дело было до счастья. Счастье... Что за странное слово...

— Простите меня, — промямлил он, — за мою наглость, за бесстыжесть... — Вдруг он заметил, что у одного из при­сяжных ворот рубашки тесен и жмет. Это словно подстегну­ло его. — Это Гея виновата... — заорал он, захлебываясь.— Почему вы не судите ее? Почему не вызвали сюда? Ведь это ей я объяснялся в любви... Ведь она старше меня... на целых тринадцать лет... и некрасивая, совсем некрасивая... Она об­манула меня... притворилась самой лучшей... Она деньги бра­ла у мужчин... за то, что ложилась с ними... судите ее, казни­те ее...—и он потерянно заплакал. — Бедная Гея, я предал тебя... еще и не любил, а уже предал... это такой народ, Гея... Они кого угодно заставят предать... Заставят отречься от еще не произнесенных слов, от несвершенных дел, от себя самого. — Потом, злобно улыбаясь, обратился к судье и присяжным: — Она не поверит... все равно не поверит... Вы не сможете сделать так, чтобы она считала меня подлым, трус­ливым... Я доказал, что на все готов ради нее... и сейчас ни о чем не сожалею... — Потом нить мысли оборвалась, он что-то вспомнил и зачастил жалобно: — Я только три класса кон­чил, я всегда был первым учеником, в транспорте уступал место женщинам и старикам, правил уличного движения не нарушал, может, примете во внимание...

— Почему не даете слова защите? — послышалось из угла.

— Пожалуйста, — судья посмотрел на часы, — но я опаздываю на прием.

— Я только одно скажу. Страуд против Алькатраза не восставал. Скорее наоборот — Алькатраз против Страуда.

— Ага, и этот из тех же, — презрительно усмехнулся первый заседатель, — из тех, кто провозглашает известные истины. Это-де стол, а это стул, а вот стена... — Присяжный огляделся, и воображение его застопорилось, потому что в комнате никаких других предметов не было. Он уныло по­смотрел на дверь и захотел было представить, что может быть по ту сторону двери.