— Отобрали. Мы и стрелить не успели.
— Хорошо, что не успели. Потому синяками и отделались. А стрелили бы, вас растерзали на кусочки.
Обер-полицмейстер обратился к Смирнову:
— Зачем Амвросию понадобился этот ящик?
— Он все деньги хотел на Воспитательный дом потратить, там мы уже в долги влезли.
— Ах, нашел время владыка. Ступай, брат, в управу и от греха сиди там пока.
— Спасибо, ваше превосходительство.
Бахметев поскакал на Остоженку, где жил генерал-поручик Еропкин. И тут на Моховой увидел бегущую ему навстречу с дубьем группу людей, возглавляемых мордастым мужиком в синем балахоне, покрикивавшим начальнически:
— Ребята, не выдадим Богородицу!
— Стой, — поднял руку Бахметев, стараясь конем перегородить центр улицы. — Стой, говорю!
Орава остановилась в недоумении. Бахметев спросил строго:
— Куда бежите?
— Давай дорогу! — заорал «синий балахон». — Там Богородицу грабят.
— Те, кто посмел грабить Богородицу, мною арестованы и уже сидят в тюрьме.
Бахметев видел, как заколебалась толпа, запереглядывались меж собой люди. Надо было лишь приказать им, но, зная, сколь приказ раздражителен для возмущенной черни, обер-полицмейстер почти дружески посоветовал:
— Так что ступайте, ребята, домой, уносите ваше дубье. А тех грабителей будем судить по закону.
— А что им будет? — поинтересовался долговязый рыжий мужик.
— Я думаю, не поздоровится. Уж кнут-то обязательно, а может, и петля.
— Ну и слава богу, так и надо, — сказал удовлетворенно рыжий. — Айда домой, ребята.
Но «синему балахону» не понравилось, что так быстро истаяла его власть над толпой.
— Не слушайте его, братцы! — вскричал он, указывая на Бахметева. — Он брешет!
— Кто? Я? — грозно приподнялся в стременах обер-полицмейстер. — Да как ты смеешь оскорблять меня при исполнении? А ну! — Он властно оглядел толпу. — Вяжите этого мерзавца!
И сам удивился Бахметев, когда несколько человек во главе с рыжим кинулись исполнять его приказание. Они вязали «синий балахон», а тот возмущенно бормотал:
— Вы что, братцы? Спятили? Свово вяжете… Да ежели я… Да…
— Куда его, ваше благородие?
«В самом деле, куда?» — спохватился Бахметев. Такая задержка из-за этого дурака. И тут увидел недалеко будку.
— Тащите в будку. Держите до моего возвращения, а там я упеку его в подвал.
И поскакал на Остоженку.
Еропкин встретил его на крыльце своего дома.
— Что за набат? — спросил встревоженно.
— Беда, Петр Дмитриевич, народ взбунтовался. У Варварских ворот столпотворение.
— Из-за чего?
— Амвросий прислал за жертвенным ящиком у Богоматери, а там служба шла. Он в церквах бережения ради запретил служить, так народ к Боголюбской сбежался. Попы праздные и рады. Служат.
— Надо разогнать толпу, там же пол-Москвы, позаразятся.
— Так уж и так валяются на площади трупы, сам видел. А с кем мне разгонять? У меня десятка два наберется солдат, если с постов снять.
— Скажите капитану Волоцкому, снизьте караулы, где возможно. Наскребите хоть человек сто.
— Там их тысяч десять, не меньше, они нашу сотню вмиг сомнут.
— Пушки, выкатывайте пушки. Заряжайте картечью.
— Вот когда полк-то нужен.
— Я пошлю-за ним. Но пока он прибудет… Туда тридцать верст да оттуда… Если завтра к обеду будет, так хорошо.
— Пожалуйста, пошлите, Петр Дмитриевич. Надо бы и генерал-губернатору сообщить.
— Это само собой, полк только он может вызывать. Жаль, не дали старику передохнуть. Он только что отъехал.
— Ох, чует мое сердце, Петр Дмитриевич, быть беде.
Предчувствие не обманывало обер-полицмейстера. Он видел эту обозленную, озверевшую толпу, вооруженную дрекольем, жаждавшую пустить это дубье в дело, хоть на ком-то сорвать зло и страх перед моровым поветрием, косившим людей, словно траву. Бахметева с его горсткой людей спасла находчивость, когда он вроде бы принял сторону бунтующих в эпизоде с посланцами архиепископа.
«Этим не кончится, — подумал он. — Следующая очередь самого Амвросия. Надо бы предупредить».
Едва отъехал обер-полицмейстер от Варварских ворот, толпа, распаленная случившимся, уже забыла о молебне, она жаждала крови. Даже сами крестцовые попы, толпившиеся перед иконой и только что певшие хором акафист Богородице, забыли о ней. И они возжаждали крови архиепископа, тем более что толпа звала к этому:
— Смерть Амвросию-корыстолюбцу!
Раздавались и другие призывы: «Бить докторов, травящих народ!», «Разбить все карантины!», «Распечатать бани!».
В темном невежественном народе жила твердая убежденность, что моровую язву разносят доктора. И карантины придуманы ими для мора людей. Архиепископ, запретивший молебны в церквах, лишил людей последней надежды — обращения к Богу. Оттого и ринулись все к Боголюбской Богородице, может, она поможет. Оттого и возмутились решением архиепископа «ограбить» икону.
И тут поп Севка, с похмелья мучимый жаждой, вспомнил, что в подвалах Чудова монастыря находится винный погреб купца Птицына, вскочил на лестницу, приставленную у ворот, и закричал:
— Братцы, Амвросий в Чудовом. Айда туда!
— В Чудов, в Чудов! — подхватила толпа.
За Севкой побежало человек триста самых отъявленных и кровожадных. Все были с дубьем, кольями, рогатинами.
— Счас мы его причешем!
