Детина стал колотить послушника головой об стенку. Тот заплакал.
— Ну? Вспомнил?
— Он в Донской монастырь уехал, — отвечал послушник со всхлипом.
— Слыхал, поп? — обернулся детина к Севке. — Подымай народ, мы его и там достанем.
Бедному Севке не до «народа» было, голова трещала, во рту была сушь, однако начал расталкивать ближних:
— Ребяты, вставай… Амвросий нашелся.
— Где? Где? — один за другим вскакивали мужики.
И вот уж зашевелилось сонное царство, заперекликалось: «Амвросий… Амвросий сыскался, змей!»
Мигом вспомнили, зачем сюда припожаловали. Вчерась гульнули. Хорошо. Пора и к делу. Севка, несмотря на трещавшую голову, бегал, торопил:
— Скорей, скорей, братцы, а то ускользнет.
Севка вдохновлял, мохнатоголовый детина возглавлял:
— На Донской, братцы! Бегим на Крымскую дорогу. Ты, поп, проследи, чтоб никто не остался.
— Прослежу, — согласился Севка.
— За мной, робяты! — Детина поднял над головой рогатину.
Севка стоял у монастырских ворот, наблюдая, как вытекает вольница, мысленно подсчитывая, сколько их. Насчитал где-то около трехсот, дважды сбивался. Но управился. И когда последний человек с дубинкой выбежал за ворота, Севка не последовал за ним, а, помедлив, направился к подвалу, бормоча под нос: «Тут на десятерых Амвросиев достанет… А мне… Мне полечиться надо, башка раскалывается».
Трудно было Севке, даже немыслимо уйти просто так от винного подвала. Мстительная злость на архиепископа, вчера клокотавшая в его груди, за ночь повыветрилась. Манил винный погреб, он переважил.
Еще 15 сентября вечером к Еропкину на Остоженку явился племянник архиепископа Николай Бантыш-Каменский. Там уже находились обер-полицмейстер Бахметев, гвардии капитан Волоцкий, игумен Чудского монастыря и архитектор Баженов[90].
— Ваше превосходительство, владыка Амвросий просит у вас билета на выезд из Москвы. Его ищут, грозятся убить.
— Да, да, я знаю. Билет будет, более того. — Еропкин обернулся к гвардейцу: — Капитан Волоцкий, выделите, пожалуйста, гвардейца для сопровождения владыки.
— Хорошо. Утром он будет в Донском.
— Пожалуйста, пораньше. И пусть владыка переоденется в мирское платье. Господин Бахметев, вы бы не могли ночью накрыть бунтовщиков в Чудовом монастыре?
— С кем накрывать, Петр Дмитриевич? У меня три калеки, на солдат я не надежен.
— Да, да, — поддакнул Баженов. — Я сам видел из модельного дома, как караульщики вместе с бунтовщиками грабили в монастыре.
— Надо вызывать полк, — сказал Бахметев.
— Полк должен вызывать генерал-губернатор, я послал к Петру Семеновичу с просьбой о вызове. Думаю, завтра к вечеру полк придет.
— Для чего его так далеко держали? — спросил игумен.
— Из-за чумы же, отче. По неделе по пятьдесят человек от него дежурили. А теперь вот весь потребен, иначе бунт не погасить.
— Торопиться надо, — сказал Бахметев, — как бы на докторов не кинулись. Им тоже грозятся.
— Необходимо и гражданских привлекать на свою сторону.
— С них пользы. Я вон днем привлек здоровяка рыжего со товарищи, повязали одного баламута, оставил в будке охранять до моего возвращения. И что? Воротился, я там баламута нет, а мой рыжий помощник сидит покалеченный. Арестованный сбежал и ему глаз выбил.
— Плохо связали, значит.
— Связали хорошо. Да он попросился по нужде развязать. Пожалели, развязали, а он покалечил и рыжего, и его обоих помощников.
— Сколько вы собрали сейчас под ружье?
— Если гвардейцы присоединятся, человек сто тридцать наберется, — сказал Бахметев.
— С утра надо очистить Кремль от бунтовщиков. Возьмите с собой пару пушек и действуйте.
— Слушаюсь, ваше превосходительство, — вздохнул обер-полицмейстер, и Еропкин вполне посочувствовал его вздоху: с сотней ненадежных солдат выходить против разъяренной толпы — дело весьма, весьма рискованное.
— И пожалуйста, постарайтесь взять за караул самых отъявленных — и в железы их.
— Это само собой, Петр Дмитриевич.
— Как только полк явится, я сам возьму над ним команду и приду вам на помощь.
Гвардеец Михеев в зеленом Преображенском мундире, при шпаге и двух пистолетах приехал на коне в Донской монастырь. Слез с коня, нашел архиепископа, доложил:
— По приказанию генерал-поручика Еропкина прибыл в ваше распоряжение, владыка.
— Вот и славно, сын мой, — отвечал Амвросий, осеняя крестом гвардейца.
— Велено выезжать, владыка. Я буду провожать вас до села Хорошево.
— В Воскресенский монастырь, значит?
— Да.
— Ну что ж, Еропкину видней.
— Только торопиться надо, торопиться, владыка.
— Да уж и так поспешаем. Я послал племянника за мирским платьем, велел запрягать. Принесут, переоденусь — и тронемся.
— Тогда, чтоб здесь мне на камне коня не томить, я проеду за сад Трубецкого, там и ждать вас буду. Пусть коняшка хоть травку пощипает.
— Пусть, пусть, сын мой, пощиплет.
Михеев вышел во двор, взглянул на солнце, не очень ласковое, прошел к коновязи, отвязал коня, вскочил в седло, привычно проверил пару кобур с пистолетами — на месте ли? И тронул коня к воротам.
Приворотный служка приоткрыл правую створку скрипучих ворот. Гвардеец проехал в створ, посоветовал старику:
— Ты б хоть петли смазал, отец. За версту слышно.
— И-и, батюшка, — отвечал привратник добродушно, — пущай их, хош воров отгоняють.
