Сальто мортале - [26]
Народу собралось довольно много для первого раза, человек 50 не меньше. Что будет тут твориться на следующей вечеринке, я даже представлять не хочу. Надо вводить денежный ценз, однозначно. Рубль за вход, плюс договориться, чтобы буфет работал. Лимонад с пирожными пойдет с наценкой, вот и будет хорошо… Школе тоже выгодно, небольшой, но доход. Правда, не понятно, как на это педсовет посмотрит. Это же незаконная экономическая активность.
Драйвовую “In Trance” сменяет баллада «Living and dying».
– Лен, – поворачиваюсь я к Тришиной, – пойдем, потанцуем?
– Пошли, – не возражает Ленка. – Потопчемся.
Мы спускаемся со сцены, где установлена аппаратура. Крутятся бобины Вадиной «Кометы», мигают индикаторы и тихонько шуршит лента в механизме. Сам Вадик уже давно с кем-то зажигает. Лена кладет мне руки на плечи и прижимается ко мне, моё сердце замирает… Мечты сбываются… Нет, так нельзя! Быстро переключаюсь в режим «Григорич». Сразу становится заметно легче. Можно будет и поиграть немножко. Через пару тактов позволяю себе прижать её к себе и в ритме музыки двигаться более активно. Правую руку медленно опускаю всё ниже и ниже, пока она не оказывается у нее на попе. Ленка слегка шлёпает меня по затылку, не сильно, типа, даёт понять, что она заметила, и что она «не такая». Я убираю руку выше. Зато левую кладу на затылок.
– Убери… немедленно… свои грабли – змеёй шипит Тришина, - на нас смотрят же!
– Тебе жалко? – так же тихо, шепчу я – Пусть завидуют!
– Сейчас Шурик Ступицын придёт, будет тебе морду бить, а я этого совсем не хочу. – Продолжается прежнее шипение.
– Ну, ты меня прямо напугала. Ой, боюсь-боюсь…
Внезапный свет прерывает наши милые пререкания! – Нет! Так нельзя! Вздох досады пролетает по залу. Все останавливаются и начинают возмущаться. А на сцену взлетает Кузьминична.
– Что здесь происходит?! – Гневно вопрошает разгневанная тётка. Её глаза мечут молнии. – Кто разрешил выключать свет? Где этот Рогов?
М-да. Похоже, что это первое и последнее собрание клуба любителей музыки…
Приходится мне подниматься и отвечать за содеянное.
– Мария Кузьминична, а что случилось? – Сделав совершенно невинное лицо, спрашиваю я, стараясь сохранять спокойствие.
– Он еще спрашивает! – продолжает кипятиться завуч. – Что за разврат вы тут устроили? Зачем свет погасили? На себя бы посмотрели, все как с сеновала…
Тут она права. Выглядит основная масса при ярком свете взъерошено и помято, что естественно.
– Свет погас сам. Может быть, пробки полетели?… Мы просто не стали включать потому, что в темноте не так скованно чувствуют те, кто танцевать не умеет. И вообще… ну, ничего же не произошло.
Недружное ворчание в мою поддержку, нарастает.
– Ну-у-у-у, Марькузьминична-а-а! Ну, разрешите нам еще полчасика попрыгать, – слышаться реплики из зала.
– Как бы вы тут не допрыгались, и я вместе с вами. Всё! Заседание клуба объявляю закрытым. Чтоб я никого через пять минут здесь не видела. А ты, Рогов, завтра зайди после уроков. Будешь отвечать по всей строгости.
Вздохнув, Вадим начинает скручивать провода, складывать катушки в коробку, а остальные, тихо, но грязно матерясь, тянутся к выходу.
…
Бредем с Тришиной по Гоголя в направлении нашего двора. Снегу за последние дни выпало много, и идти неудобно. Я ворчу на учителей, на снег, на окружающую глупость. В конце концов, Ленка не выдерживает:
– Кончай ныть! Задолбал уже. Расскажи лучше, что ты делал, когда мы с тобой топтались. Если бы эта усатая тётка не ворвалась, дело бы не остановилось? – И смотрит так лукаво, слегка склонив головку.
– Ясен пень, не остановилось бы. – Поддерживаю я игру. – Я бы залез тебе в трусы и честь твою девичью нарушил.
Ленка от такой тирады даже опешила, – Ах, ты развратник! Что ты такое говоришь! Хотя, куда тебе, ты ж трусишка, даже целоваться не умеешь.
С этими словами она вдруг резко толкает меня в плечо, да так сильно, что я от неожиданности заваливаюсь в сугроб, а она, смешно скользя, пытается убежать. Я вскакиваю и бегу следом.
Настичь курочку удается только на пороге её подъезда. С размаху прижимаю её всем телом к дверям.
– Дурак, отвали, больно же! – Верещит она в моих объятиях. Поздно. Я прижимаю свои губы к её, захватываю нижнюю и сквозь поцелуй приговариваю: – Цефофатса не умею, ну науфы, раф такая умевая… Ленка пытается смеяться, но получается не очень.
Младшая половина моего сознания просто улетает в небеса в эйфории. Сердце раскалывается на множество кусочков, заполняющих все тело. Кровь пульсирует везде от ушей до кончиков пальцев.
Внезапно дверь, про которую мы забыли, начинает содрогаться под ударами. Я отстраняюсь от подружки, она отпрыгивает в сторону. Вовремя! Дверь резко распахивается, из подъезда вываливается мужик с чемоданом.
– Вы чего безобразничаете! Зачем двери держите?! Приличные на вид молодые люди, а хулиганите! Тут люди на поезд опаздывают, а вы пройти не даёте, – гражданин, сурово размахивая чемоданом, скрывается в снежном мареве.
Тот же вечер. Кабинет завуча школы № 82
Мария Кузьминична сидела у себя в кабинете, почти задыхаясь от возмущения. Нет! Ну, это ж надо так подвести! Она к ним со всей душой, а они… Устроили прямо в школе разнузданный безобразный шабаш. Воспользовались её доверием. Превратили, и так идеологически рискованную, лекцию о западной музыке в танцульки, да не просто, а в темноте! Вот уж по истине: – «Темнота друг молодёжи! В темноте не видно рожи»…
