Саломея. Образ роковой женщины, которой не было - [53]
На немецкий язык пьесу перевела Хедвиг Лахман, и именно этот текст использовал Штраус, чье единственное вмешательство в него выразилось в нескольких существенных сокращениях. В ту пору одноактная опера была новшеством, но после Штрауса многие молодые композиторы, такие как Равель, Стравинский, Шёнберг, Хиндемит и Пуччини, сочли формат одноактной оперы наиболее подходящим для обхода общепринятых, традиционных правил оперного искусства.
Драматургическая структура оперы основывается на музыкальной архитектуре и вагнеровской теории Gesamtkunstwerk, «в котором музыкальные, словесные и сценические элементы так согласованы друг с другом, чтобы служить единой драматической цели»[280]. Лоренс Гилман пишет:
Несмотря, однако, на беспрецедентные сложности и глубокую новизну аффекта, в своих основных контурах это произведение основано на принципах музыкально-драматической структуры, провозглашенных и показанных Вагнером. Это подлинная лирическая драма; другими словами, музыка всегда и неизменно находится на службе у драматической ситуации, усиливая и подчеркивая смысл текста и действия[281].
В тематическом плане оперу можно разделить на три большие части: встреча Саломеи и Иоканаана, переоценка собственных убеждений Иродом и катастрофа, – между которыми оркестр выполняет функцию древнегреческого хора. Штраус использует около двадцати лейтмотивов. Вот что он сам писал о музыке в этой опере:
Меня давно уже не удовлетворяло отсутствие подлинно восточного цвета и яркого солнечного света в операх о Востоке и иудеях. Нужда научила меня, как написать действительно экзотическую гармонию, которая мерцала, как переливчатый шелк, особенно в странных каденциях. Стремление к максимально возможной живости изображения привело меня к двутональности, потому что один ритм, как тот, что столь изобретательно использует Моцарт, не казался мне достаточно сильным, чтобы охарактеризовать контраст, например, между Иродом и назареянами. Понимать это следует как отдельный эксперимент с конкретной темой, а не как нечто, рекомендованное к повторению[282].
Первым дирижером постановки был Карл Бём. Хотя текст Уайльда и либретто весьма схожи между собой, музыка все же задала развитию характера Саломеи определенное направление. Лоренс Гилман в книге «„Саломея“ Штрауса» утверждает:
С его гармонической смелостью, тщательностью и сложностью оркестровки это представление является одним из самых радикальных его [Штрауса] представлений. Его использование диссонанса столь же настойчиво, сколь и непринужденно. В целом эта партитура – гармоническое tour de force – практически беспрерывное сплетение новых и постоянно меняющихся секвенций и аккордовых формаций. Во многом это задумано вполне честно и явно как абсолютный шум, нарочитая какофония[283].
К постоянно повторяющимся относятся мотивы, связанные с характером Саломеи, ее поведением и тем впечатлением, которое она производит на окружающих[284]. Так, в начале оперы, во второй сцене, исполняемая на кларнете мелодия отражает страстный взгляд Нарработа на Саломею, ее очарование и красоту. Это – мотив Саломеи. Есть также мотив шарма Саломеи, исполняемый на скрипках, альтах и челесте в момент выхода Саломеи на сцену, когда она рассказывает нам о не спускающем с нее глаз Ироде. Эта тема звучит вновь, когда Саломея говорит о Луне и описывает ее как девственницу. Еще один мотив, относящийся к характеру Саломеи, – грация Саломеи; впервые он возникает, когда паж предсказывает несчастье. Мотивы Саломеи, шарма Саломеи и грации Саломеи используются по отдельности и во взаимном переплетении в разные моменты оперы. Например, когда Саломея, имея в виду Иоканаана, говорит: «Какой странный голос! Мне бы очень хотелось поговорить с ним», – мы слышим сочетание мотивов Саломеи, шарма Саломеи и грации Саломеи. Эти темы возвращаются чуть позже, когда Саломея настаивает на беседе с Иоканааном и Нарработ поддается на ее уговоры. Тема Шарма Саломеи возникает и тогда, когда Саломея отвечает на вопрос Иоканаана о том, кто она такая. Мы слышим тему Саломеи, когда Ирод делится с Иродиадой беспокойством по поводу бледности Саломеи и предлагает той выпить с ним вина, и когда мы слышим голос Иоканаана, предвещающего явление Христа, и когда Ирод умоляет Саломею станцевать перед ним.
Гилман отмечает, что иногда темы Саломеи появляются в искаженных вариантах, например, когда ей не терпится увидеть исполнение своей просьбы и она заглядывает в колодец. Иногда темы Саломеи сопровождаются другими, как в том случае, когда тема шарма Саломеи сопровождается темами Иоканаана, страсти Нарработа и пророчества Иоканаана. Кроме того, каждый раз когда присутствует отсылка к танцу Саломеи, мы слышим тамбурин, расцвечивающий ее лейтмотивы.
Согласно Лоренсу Гилману, двадцать лейтмотивов могут быть перечислены в следующем порядке появления: Саломея; страсть Нарработа; иудеи; Иоканаан; шарм Саломеи; желание Ирода; грация Саломеи; предсказание; экстаз; жажда; гнев; обольщение; поцелуй; страх; Ирод; ветер; любезность Ирода; спор; танец; мольба Ирода. Каждый из них – отражение темы, относящейся к тому или иному персонажу или событию. Музыка выражает характер, устремления, настроения персонажей и дух происходящего в опере. Хотя либретто почти аналогично тексту пьесы, музыка привносит в оперу новое измерение и прочтение, превращая декадентскую историю в трагедию и обращая Саломею в трагическую героиню, переживающую прозрение и очищение.
Книга рассказывает об истории строительства Гродненской крепости и той важной роли, которую она сыграла в период Первой мировой войны. Данное издание представляет интерес как для специалистов в области военной истории и фортификационного строительства, так и для широкого круга читателей.
Боевая работа советских подводников в годы Второй мировой войны до сих пор остается одной из самых спорных и мифологизированных страниц отечественной истории. Если прежде, при советской власти, подводных асов Красного флота превозносили до небес, приписывая им невероятные подвиги и огромный урон, нанесенный противнику, то в последние два десятилетия парадные советские мифы сменились грязными антисоветскими, причем подводников ославили едва ли не больше всех: дескать, никаких подвигов они не совершали, практически всю войну простояли на базах, а на охоту вышли лишь в последние месяцы боевых действий, предпочитая топить корабли с беженцами… Данная книга не имеет ничего общего с идеологическими дрязгами и дешевой пропагандой.
Автор монографии — член-корреспондент АН СССР, заслуженный деятель науки РСФСР. В книге рассказывается о главных событиях и фактах японской истории второй половины XVI века, имевших значение переломных для этой страны. Автор прослеживает основные этапы жизни и деятельности правителя и выдающегося полководца средневековой Японии Тоётоми Хидэёси, анализирует сложный и противоречивый характер этой незаурядной личности, его взаимоотношения с окружающими, причины его побед и поражений. Книга повествует о феодальных войнах и народных движениях, рисует политические портреты крупнейших исторических личностей той эпохи, описывает нравы и обычаи японцев того времени.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Имя автора «Рассказы о старых книгах» давно знакомо книговедам и книголюбам страны. У многих библиофилов хранятся в альбомах и папках многочисленные вырезки статей из журналов и газет, в которых А. И. Анушкин рассказывал о редких изданиях, о неожиданных находках в течение своего многолетнего путешествия по просторам страны Библиофилии. А у немногих счастливцев стоит на книжной полке рядом с работами Шилова, Мартынова, Беркова, Смирнова-Сокольского, Уткова, Осетрова, Ласунского и небольшая книжечка Анушкина, выпущенная впервые шесть лет тому назад симферопольским издательством «Таврия».
В интересной книге М. Брикнера собраны краткие сведения об умирающем и воскресающем спасителе в восточных религиях (Вавилон, Финикия, М. Азия, Греция, Египет, Персия). Брикнер выясняет отношение восточных религий к христианству, проводит аналогии между древними религиями и христианством. Из данных взятых им из истории религий, Брикнер делает соответствующие выводы, что понятие умирающего и воскресающего мессии существовало в восточных религиях задолго до возникновения христианства.
В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века.
Книга известного литературоведа посвящена исследованию самоубийства не только как жизненного и исторического явления, но и как факта культуры. В работе анализируются медицинские и исторические источники, газетные хроники и журнальные дискуссии, предсмертные записки самоубийц и художественная литература (романы Достоевского и его «Дневник писателя»). Хронологические рамки — Россия 19-го и начала 20-го века.
В книге рассматриваются индивидуальные поэтические системы второй половины XX — начала XXI века: анализируются наиболее характерные особенности языка Л. Лосева, Г. Сапгира, В. Сосноры, В. Кривулина, Д. А. Пригова, Т. Кибирова, В. Строчкова, А. Левина, Д. Авалиани. Особое внимание обращено на то, как авторы художественными средствами исследуют свойства и возможности языка в его противоречиях и динамике.Книга адресована лингвистам, литературоведам и всем, кто интересуется современной поэзией.
Если рассматривать науку как поле свободной конкуренции идей, то закономерно писать ее историю как историю «победителей» – ученых, совершивших большие открытия и добившихся всеобщего признания. Однако в реальности работа ученого зависит не только от таланта и трудолюбия, но и от места в научной иерархии, а также от внешних обстоятельств, в частности от политики государства. Особенно важно учитывать это при исследовании гуманитарной науки в СССР, благосклонной лишь к тем, кто безоговорочно разделял догмы марксистско-ленинской идеологии и не отклонялся от линии партии.