Сады и пустоши: новая книга - [13]

Шрифт
Интервал

, который всегда «под локотком». Был такой актер Малого театра Зубов — наш сосед по даче. Старая дворянская семья, но абсолютный блюдолиз, похожий на Алексея Николаевича Толстого: с подгорликом, ожерелком, с длинным лицом, щеки, прядь набок — дворянские лица все под копирку. Дочка у него неплохая была — совершенно безумная Татьяна, математичка. Очень симпатичная.

Позвонил Леонид Емельянович ему и говорит:

— Приходи (скажем, послезавтра) на мою защиту.

Тот ему отвечает:

— Не смогу, извини.

— Что?

— Да я болен — видимо, буду болен и послезавтра.

Дед положил трубку и понял, что это конец. Поехал к своему другу генералу Кривошеину Семену[29], и за обедом вдруг схватился за сердце. Его перенесли в комнату, из которой он вышел уже мертвый через месяц. Месяц он там лежал. Говорят, в наши дни бы спасли: теперь с таким инфарктом перемещают, спокойно выхаживают. Но на тот момент это было выше сил 4-го управления.

Меня приводили проведать дедушку. Он вполне общался, улыбался.

Помню, что сильно прокололся, потому что меня каким-то вещам, связанным — о ужас! — с христианской верой, научила наша домработница Анна Тимофеевна, — по-моему, что-то про ангелов и архангелов. Ну и проговорился: в беседе с дедом что-то упомянул про архангелов. Он меня спрашивает:

— Это откуда?

— Да вот — Анна Тимофеевна рассказала.

— Ааа… — И посмотрел на бабушку: «Ну, разберись с этим.»

Она:

— Хорошо.

Ничего особенного потом не было. Но дед не шутил с такими вещами — не даром же ушел воевать, как только появилась такая возможность. Очень серьезно относился к «очередным задачам советской власти».

Любопытный был человек — Леонид Емельянович Шаповалов. Мрачный, жесткий, темный и очень конкретный человек — от Кузбасса и вывоза архива ЦК до очистки от евреев Малого театра.

В нем смешивалась воля к власти и абсолютный сатраповский карьеризм. Комплекс власти, готовность мочить. И он ничего не боялся. В нем сочетались абсолютная безжалостность и решимость, отсутствие страха и одновременно конформизм. Такое сочетание бывает только в тюркских нукерах наподобие нойона при Вату или Джучи: он ангажирован в службу, он реально выполняет приказы хана. Но он не из страха это делает, в нем нет либерализма, никаких идей свободы — ни своей, ни чьей бы то ни было. Просто чистая власть. Сатанизм чистой воды. Мой дед был забран в этот луч — луч диктата, луч тоталитарности.

Леонид Емельянович умер в 1955 году. Директором Малого он был с 1944 по 195 1 [30]. Перед тем как он умер планировалась его отправка послом в Венгрию — на то место, которое потом занял Андропов. И бабушка несколько лет говорила: «Какое счастье, что мы не поехали в Венгрию, мы бы оттуда живыми не выбрались». То есть, читай, какое счастье, что он умер раньше, чем мы бы поехали. Хотя, собственно говоря, почему она так считала — непонятно. Андропов же остался жив. Я думаю, что дед в этом плане тоже бы не оплошал.

Чистый сатрап. Леонид Емельянович Шаповалов по прозвищу Наповалов.

Два мира моих дедов слишком разные. Мой азербайджанский дед со стороны отца — из конформистской старой аристократии. При Мусавате возглавлял Совет Карабаха. Кончился Мусават, пошла советская власть, — и он возглавил отдел по борьбе с бандитизмом, оставаясь беспартийным. Настоящий барин, занимал огромную бакинскую квартиру на улице лейтенанта Шмидта, с горой старинного азербайджанского оружия, фамильных сабель и кинжалов, с огромной библиотекой, — тенистое, прохладное пространство за толстыми ставнями, и комнаты, как пещеры Али-Бабы.

А с другой стороны — столичная номенклатурная жизнь жесткого человека, бывшего начальника деникинской водокачки, русифицировавшего искусство в непосредственном контакте со Сталиным. И бабушка, дочь Андрея Львовича Шепелева, — человек, получивший заряд страшного впечатления о мире. Гимназистка вдруг оказывается учительницей в казацкой станице во время Гражданской войны. Потом встречает деда, и дальше они поднимаются вверх, перебираются с Кавказа в Россию.

В Ельце в 1929 году родилась моя мать.

В 1946 моя мать встречается с моим отцом, убежавшим от номенклатурной — даже традиционно номенклатурной — семьи, чтобы быть художником и ничего не знать о политике.

Мама

Судя по рассказам моей матери, молодежь ее круга жила весело.

Постоянные встречи, рауты в домах с такими именами, которые сегодня многих людей заставили бы вздрогнуть и побледнеть. Чаще всего они собирались и веселились в доме Людвигова[31], секретаря Берии.

Мама рассказывала, что иногда поздно ночью, среди смеха и веселья, когда они кружились в бальных танцах в большой зале, в особняке (по-моему, это особняк по Остоженке, 49[32] — там жил либо Людвигов, либо Кабулов) внезапно появлялся хозяин дома. Всегда необычайно бледный, белый как мел. И говорил он с вежливой улыбкой, медленно пробираясь среди танцующих молодых людей: «Веселитесь, веселитесь. Не обращайте на меня внимание», и следовал к себе в кабинет. Но на него и так никто особо не обращал внимания, хотя то, что он всегда был белый, как мел, появляясь посреди ночи, мама запомнила.

Много времени спустя она стала сопоставлять разные моменты и предполагать, с какой такой работы он мог появляться во втором часу ночи и в таком вот странном бледном состоянии.


Еще от автора Гейдар Джахидович Джемаль
Познание смыслов. Избранные беседы

«Познание смыслов» – это новое, принципиально переработанное издание «Разговоров с Джемалем», книги, в содержание которой легли все телевизионные передачи на канале «Радио-медиаметрикс» с одноименным названием. Выпуски данных программ вел журналист канала Олег Дружбинский. Передачи начали записываться в январе и закончились в октябре 2016 года. Практически каждую неделю, в один определенный день, Гейдар Джемаль выходил в эфир, чтобы раскрыть в той или иной степени на протяжении часа тему, которую он сам определял для этой программы.


Революция пророков

Гейдар Джемаль — интеллектуал с международной известностью и контркультурным прошлым. Собрание его философских работ и лекций разрушает множество популярных стереотипов. Современное мусульманское мировоззрение предстает перед нами во всей своей парадоксальности. Религиозная миссия пророков противопоставляется клерикальной практике жрецов. Противоборство Системы и Восстания превращается в вечную проблему для каждого из людей, слово «традиция» обретает взаимоисключающие значения, а единобожие указывает на уникальный выход из постмодернистского тупика.


Исламская интеллектуальная инициатива в ХХ веке

Данный сборник бесед и исследовательских работ участников научной группы Исламского комитета под руководством Гейдара Джемаля посвящен развитию идеологии политического ислама в ХХ веке. Статьи членов Центра изучения конфликта, раскола, оппозиции и протеста посвящены, в частности, анализу взглядов видных теоретиков политического ислама – таких, как Сейид Кутб, аятолла Хомейни, Али Шариати, Калим Сиддыки. Вниманию читателя также предлагаются исследования, посвященные «черному исламу» и католической теологии освобождения.


Давид против Голиафа

Главная проблема современного человечества — исчезновение идеологии протеста. Протест есть как инстинкт, как практика, однако алгоритм протеста ликвидирован вместе с демонтажем классического марксизма. Марксизм на поверку оказался просто крайне левой формой либерализма. «Преодоление отчуждения» по Марксу на деле сводится к устранению трансцендентного измерения человека: человек должен, с точки зрения левых, стать вполне имманентным самодостаточным существом, растворенным в объективной реальности. Это тупик! Начнем протест с чистого листа: доведем отчуждение человека до абсолютной степени.


Стена Зулькарнайна

Человечество раньше никогда не стояло перед угрозой оказаться в мусорной корзине Истории. Фараоны и кесари не ставили таких задач, их наследники сегодня – ставят. Политический Ислам в эпоху банкротства «левого протеста» – последняя защита обездоленных мира. А Кавказ – это одна из цитаделей политического Ислама. … Теология в Исламе на протяжении многих столетий оставалась в руках факихов – шариатский юристов… Они считали и продолжают считать эту «божественную науку» всего лишь способом описания конкретных действий, предписанных мусульманину в ежедневной обрядовой и социальной практике.


Фузеи и Карамультуки

«Фузеи» и «карамультуки» — название старинных кремневых ружей: первые стояли на вооружении регулярных армий, вторыми же пользовались пастухи и охотники Центральной Азии и Кавказа. Российская империя — «тюрьма народов» — вырастала из смертельного диалога этих стволов в дни Суворова и шейха Мансура, Ермолова и шейха Шамиля, Скобелева и защитников Хивы и Коканда… Тексты в данной книге — это свидетельства нашей эпохи, в которой беспощадно противостоящие друг другу силы встречаются перед началом генеральной битвы, обмениваясь до времени одиночными выстрелами из укрытий.


Рекомендуем почитать
Настоящая жизнь

Держать людей на расстоянии уже давно вошло у Уолласа в привычку. Нет, он не социофоб. Просто так безопасней. Он – первый за несколько десятков лет черный студент на факультете биохимии в Университете Среднего Запада. А еще он гей. Максимально не вписывается в местное общество, однако приспосабливаться умеет. Но разве Уолласу действительно хочется такой жизни? За одни летние выходные вся его тщательно упорядоченная действительность начинает постепенно рушиться, как домино. И стычки с коллегами, напряжение в коллективе друзей вдруг раскроют неожиданные привязанности, неприязнь, стремления, боль, страхи и воспоминания. Встречайте дебютный, частично автобиографичный и невероятный роман-становление Брендона Тейлора, вошедший в шорт-лист Букеровской премии 2020 года. В центре повествования темнокожий гей Уоллас, который получает ученую степень в Университете Среднего Запада.


Такой забавный возраст

Яркий литературный дебют: книга сразу оказалась в американских, а потом и мировых списках бестселлеров. Эмира – молодая чернокожая выпускница университета – подрабатывает бебиситтером, присматривая за маленькой дочерью успешной бизнес-леди Аликс. Однажды поздним вечером Аликс просит Эмиру срочно увести девочку из дома, потому что случилось ЧП. Эмира ведет подопечную в торговый центр, от скуки они начинают танцевать под музыку из мобильника. Охранник, увидев белую девочку в сопровождении чернокожей девицы, решает, что ребенка похитили, и пытается задержать Эмиру.


Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


Всё, чего я не помню

Некий писатель пытается воссоздать последний день жизни Самуэля – молодого человека, внезапно погибшего (покончившего с собой?) в автокатастрофе. В рассказах друзей, любимой девушки, родственников и соседей вырисовываются разные грани его личности: любящий внук, бюрократ поневоле, преданный друг, нелепый позер, влюбленный, готовый на все ради своей девушки… Что же остается от всех наших мимолетных воспоминаний? И что скрывается за тем, чего мы не помним? Это роман о любви и дружбе, предательстве и насилии, горе от потери близкого человека и одиночестве, о быстротечности времени и свойствах нашей памяти. Юнас Хассен Кемири (р.


Колючий мед

Журналистка Эбба Линдквист переживает личностный кризис – она, специалист по семейным отношениям, образцовая жена и мать, поддается влечению к вновь возникшему в ее жизни кумиру юности, некогда популярному рок-музыканту. Ради него она бросает все, чего достигла за эти годы и что так яро отстаивала. Но отношения с человеком, чья жизненная позиция слишком сильно отличается от того, к чему она привыкла, не складываются гармонично. Доходит до того, что Эббе приходится посещать психотерапевта. И тут она получает заказ – написать статью об отношениях в длиною в жизнь.


Неделя жизни

Истории о том, как жизнь становится смертью и как после смерти все только начинается. Перерождение во всех его немыслимых формах. Черный юмор и бесконечная надежда.