Саалама, руси - [7]

— Мина. Лепесток. Российская, кстати, — спокойно заметил Муки, пододвигая к раненому каталку. — Обычная перестрелка. Они — местные боевики.

Ни одному из ребят, стоящих перед ней, не было больше пятнадцати лет.

Оперировали мальчика вдвоем с Лисото, в качестве сестры присутствовала молчаливая Ясмина, закутанная в темный хиджаб, служивший ей стерильной хирургической пижамой. Ливанская исполняла обязанности и ассистента, и анестезиолога, попутно следя за наркозом.

— Суши.

Девушка кивнула и большим тампоном начала промокать рану. Лисото взялся за скальпель и сухо бросил:

— В средней трети будем делать, — уверенным движением сделал два дугообразных надреза. На секунду поднял голову и раздраженно прикрикнул: — Голову отодвинь. Свет.

Девушка торопливо сделала шаг в сторону — в старой хирургической лампе не горели две крайние ячейки. Константин Аркадьевич рассек надкостницу на уровне ампутации:

— Помогай, держи так, чтобы нога не смещалась.

От жуткой жары на лбу и под маской над губой выступили крохотные капельки пота. Неприятно засвербел визг хирургической пилы. Мужчина перепилил малоберцовую кость, потом, тремя сантиметрами ниже, большеберцовую.

— Сшиваем. — Прошло уже больше получала, Лисото устало повел взмокшей шеей и тяжело вздохнул — оставалось лигировать[1] сосуды и усечь нервы, а на нем удушающая жара сказывалась еще тяжелее, чем на молодой Ливанской. — Что там с пульсом?

— Норма.

— Доделаешь сама? Я там старика в смотровой оставил.

Хирург поднял глаза, и ассистентка согласно кивнула:

— Конечно. Ясмина, иглу.

Он не спросил, может ли она, не засомневался, не прикинул в уме — не напортачит ли хирург-ординатор. Просто попросил, как равную, и это было то, ради чего она старалась, ради чего бросила все и приехала сюда, на другой конец земли, в войну и нищету.

Ясмина среагировала, беззвучно и молниеносно, будто её собственный двойник, но от Ливанской не ускользнул неприязненный взгляд женщины.

Ливанская ушила лоскуты восьмерками, наложила одиночные узловые швы на кожу и выпрямилась.

— Все.

— Иншалла[2].

От шелестящего голоса операционной сестры Ливанская передернулась. Хирурги не были особенно религиозны — не та профессия, чтобы полагаться на силу Господа.

Но женщина, будто и не заметив этого, меланхолично прикрыла глаза, читая молитву, а потом спокойно, не обращая внимания на хирурга, начала собирать инструменты в большой жестяной таз.

Вместо того, чтобы уйти, Ливанская продолжала недоуменно следить за Ясминой. Самое жуткое, противоречивое, неестественное крылось в том, что она не была сомалийкой. Она была белой — европейкой. Но девушка еще ни разу не видела, чтобы та сняла хиджаб. Да и разговаривать Ясмина предпочитала по-арабски. Поэтому, кроме тех слов, брошенных ей в дверях в первый день, Ливанская не услышала от женщины ни одной понятной ей фразы.

Закончив, Ясмина распахнула дверь и выкрикнула что-то в коридор. Спустя минуту прибежал Абдис. Абдиссалям у них служил медбратом, хотя доверить ему можно было только перевозку каталок. Улыбчивый, как и большинство сомалийцев, рослый парень был на удивление бестолковым. Он вытряхнул камни из-под колес «операционного стола», схватился в изголовье за ручки перевозки и бодро покатил ее к двери.

Вперед ногами.

— Эй, стой! — Ливанская торопливо отбросила грязные перчатки и схватила парня за рукав. Абдис повернулся и светло-дружелюбно улыбнулся. — Так не делается, — она попыталась на пальцах объяснить, чего хочет. — Наоборот. Поверни каталку наоборот.

— Не правда, докта, — парень широко, радостно улыбнулся, — Абдис хорошо делать. Красиво. — И, продолжая посмеиваться над причудами доктора, повез каталку в коридор.

[1] Лигировать — накладывать нити на кровеносный сосуд для остановки или предупреждения кровотечения при операции.

[2] Иншалла(х). (арабск. — «во имя Аллаха») — во имя Бога, с Божьей помощью, во имя Аллаха — молитвенная ритуальная формула у мусульман.

7

17 октября 2008 года. Пятница. Сомали. Деревня. 11:40.

Неделя пролетела незаметно. Она слилась в единое месиво дней и ночей, с той лишь разницей, что усталость накапливалась постепенно: если поначалу Ливанская действовала бодро и азартно, то теперь уже без излишней горячности, будто на автомате. И пациенты для нее смешались в единую нестройную толпу под названием «местные».

— выходной по законам ислама — для врачей была днем самым тяжелым. Местные не работали, и очередь у дверей возрастала вдвое. Только после полудня девушка взяла маленький перерыв и зашла в общую комнату. Если в больнице было просто жарко, то на улице невыносимо жарко. Здесь же, при закрытых ставнях, стояли полумрак и прохлада.

В комнате никого не было. Девушка прошла к рукомойнику — такие допотопные сооружения вешали в советские времена на приусадебных участках — щедро намылила руки, смыла. Подумала, и намылила еще раз. Потом помыла чайник, свою чашку. И только после этого налила свежей воды и разожгла единственную конфорку, забросив в рот две большие зеленые капсулы.

Таблетки ей дал Муки на следующий день после приезда, во избежание, как он выразился, «мелких неприятностей».

Мелкими неприятностями оказались сильнейший понос и рвота. С санитарными нормами в Сомали было не очень хорошо, если не сказать ужасающе плохо. И совет Муки: «Выходя из барака — воду не пить, фрукты не есть, стаканы в больнице в рот не брать, а руки мыть до, после и вместо», — был отнюдь не лишним.