Саалама, руси - [38]

Мороки от старика было много, но зато он здорово поднимал настроение.

Больше никто из местных желания помочь не выказал.

А все, что произошло недели назад, начало забываться. Ливанская еще просыпалась от ночных кошмаров, мокрая и трясущаяся, но все реже и реже. Удивительная вещь — человеческая психика. Она все еще помнила развеселого нахального подростка, с которым упоенно развлекалась за неделю до отъезда. Веселую, беззаботную интрижку. Секс в лифтах и подворотнях. А ужас, кровь, боль и даже глаза Ясмины стали потихоньку стираться из памяти, вытесняясь каждым новым днем, пасуя перед ее железной волей.

[1] Сабак ин нур, руси — Доброе утро, русская (араб.)

29

17 января 2009 года. Суббота. Сомали. Деревня. 22:50.

Сюзон только на щелку приоткрыла дверь и, выскользнув, сразу захлопнула ее за собой. Из темноты к ней тут же потянулись несколько пар черных рук — самые упорные продолжали сидеть у дверей даже после того, как прием был закончен. Она отмахнулась и торопливо свернула за угол.

Строительство шло уже третью неделю, и от постоянного назойливого стука молотков, скрипа и скрежета у всех давно звенело в ушах. Выносить постоянную какофонию, а еще пыльный зной, нищету, тесноту, неустроенность и бесконечную череду пациентов, становилось тяжелее с каждым днем.

Сейчас больных только осматривали и давали им лекарства, привезенные Муки из Могадишо, считая каждую таблетку. Как и опасался Лисото, хуже всего было с хирургическими — их приходилось отправлять пешком в Джамаме за шестьдесят километров. Старший хирург каждый день со страхом ожидал — вот привезут раненого, огнестрел, ножевое, ребенка, подорвавшегося на фугасе. Но пока проносило. Тяжелые, легкие, хронические, но экстренных не было. Пережив бурные беспорядки, провинция притихла, будто большая выдохшаяся тварь, которая затаилась, набираясь сил перед новой атакой.

Зато обычных больных было пруд пруди. Даже не десятки, речь шла о сотнях. Едва светало, в дверях появлялась Сюзон и начинала ходить по рядам, опрашивая и сортируя: вот этих срочно — нельзя ждать, а этот может потерпеть; тот — к Василенко, женщина — к ней, а малыш — к Лисото. Она изо всех сил пыталась поделить их на отдельные очереди, но сомалийцы делали вид, что не понимают, не желая расставаться со своим законным местом. Они были словно дети. Временами казалось, им важнее отсидеть этот многочасовой ритуал, чем на самом деле попасть на прием.

Не хватало не только медикаментов, но и санитаров. На закате врачи запирали приемную и сами отправлялись обходить акалы[1], в которых лежали неходячие пациенты, возвращаясь уже за полночь.

Они уже перевели в единственную относительно пригодную к использованию палату несколько человек, но это не решило проблемы. Терпеть боль и температуру под свист пилы и грохот металла над ухом было невыносимо, огромных трудов стоило уговорить пациентов остаться и не разбрестись по своим селениям.

Женщина обошла здание кругом и приблизилась к бывшей школе. Оттуда доносились строительные шумы. Врачи теперь работали внутри и при свете ламп шпаклевали стены даже ночью.

уже ждала ее у забора. Девушка присела на корточки, почти невидимая в темноте, и устало прислонилась спиной к еще горячей стене. Окончательно стемнело всего полчаса назад, а ее уже начало ощутимо знобить.

Фигура Сюзон легко узнавалась во мраке — ни с кем не спутаешь. На изящной француженке даже хиджаб выглядел изысканно. Она умела не чувствовать убогости, будто парила над ней. Ливанская торопливо выпрямилась:

— Принесла?

— На, возьми, — женщина улыбнулась и передала в руки девушки фляжку от Муки. Та жадно сделала несколько глотков. Работать предстояло до самого утра. От крепкого спиртного по телу мгновенно разлилась горячая взбадривающая волна.

— Ты много пьешь.

— Да? — девушка пожала плечами: — Здесь это не чувствуется. Я даже не пьянею. — Ливанская тряхнула головой, отгоняя апатию. — Устала.

— Я понимаю, — голос Сюзон прозвучал с какой-то щемящей измотанностью: — Знаешь, у меня все время болит голова. Иногда такое ощущение, что я схожу с ума. Тут все так безнадежно.

Ливанская оторопело посмотрела на женщину. Она тоже устала, но чисто физически: для нее пределом мечтаний было упасть и проспать часов сорок кряду. А еще в горячую ванну. И поесть, наконец, нормально — так, чтобы досыта, и даже больше.

Сюзон мягко улыбнулась:

— Ты очень молода. У тебя все быстро проходит.

Ливанская непонимающе посмотрела на женщину: если она о том, что девушка забыла все, что пережила, то — черта с два! — не забыла и не забудет. Но всю жизнь копаться в этом дерьме тоже невозможно — надо было двигаться дальше. Она жадно сделала еще один глоток:

— Брось, ты старше меня всего на пять лет.

Француженка с нежностью посмотрела на девушку:

— Ты очень живая, — она приняла от той фляжку и спрятала ее в складках одежды. — Ладно, я пойду спать. Завтра рано вставать.

Ливанская машинально кивнула, проводив взглядом женщину, и легко взбежала вверх по деревянным ступенькам, до утра нужно было закончить штукатурить стены хотя бы во второй палате.

Расставшись с девушкой, Сюзон направилась к бараку. Но, едва она свернула за угол, как за полу ее одеяния схватились чьи-то руки. Женщина уже хотела привычно отмахнуться — прием окончен. Но опустила глаза и передумала.