С. Ю. Витте - [129]

Вновь фурор, вновь портрет Витте и машиниста и восторг перед демократичностью этого удивительного посла самодержавного царя. <…>

Перед тем чтобы окончить эти мои отрывки воспоминаний, я хочу рассказать, как Витте использовал «молодого человека», как говорит обо мне гр<аф> С. Ю. Витте в своих заметках[173].

Как я уже писал, я действительно был очень молод, и рьян, и доверчив.

За два дня до подписания мира поздно вечером в бар, или, как его называли, в пальм-гарден пришел лакей Витте Василий и заявил, что С. Ю. просит меня немедленно к себе.

Я застал его в большом волнении. Он ходил по комнате и просил меня отправить телеграмму моему отцу. В ней нужно было дать понять, что мир невозможен, что, к сожалению (для Витте), он не может заключить мир, что кампания «Нового времени» ему очень повредила.

Он делал большие жесты и даже крестился широким крестом, призывая Бога в свидетели того, что он все сделал, чтобы добиться мира, но что Петербург ему мешает.

На прощание он обнял меня и просил отправить эту телеграмму немедленно.

Я был растроган и видом расстроенного Витте, и оказанным мне доверием, т. к. он дал мне обещание никому об этом из других журналистов не сообщать.

В этом настроении я, так чтобы этого не заметили мои коллеги, отправил телеграмму.

На другой день слухи о том, что мир не будет подписан и что конференция окончится ничем, распространились в нашей гостинице.

Вечером Витте вновь меня вызвал и сказал: «Ваш отец может быть доволен, мир невозможен». Он был совсем расстроен, опять крестился и просил никому ничего не говорить о моем с ним разговоре.

Он спросил, послал ли я телеграмму, и, узнав, что телеграмма отправлена, посоветовал послать другую, короткую, с известием о том, что мир заключен быть не может. Мне показалось даже, что на глазах его были слезы, во всяком случае, он был очень взволнован.

Я послал телеграмму еще более категорическую, чем предыдущая.

На другой день все ждали разрыва совещания. Я гулял вдоль веранды с сотрудником Associated Press итальянцем Кортези. Он был очень милый человек и с Томсоном и молодым Вильямсом представлял это могущественное агентство.

Во время разговора, посмотрев на часы (было около завтрака), он вдруг сказал мне: «Хотите держать пари, что мир уже подписан?»

Я сказал, что уверен в противоположном. «Я-то знаю, – сказал он, – что вы были у Витте вчера и третьего дня, поэтому-то я и говорю, что мир уже подписан».

Через полчаса действительно по телефону мы узнали, что мир подписан, и приехавшему из Портсмута Витте журналисты и жители Венворта[174] устроили овацию. Надо ли говорить, что я в этой овации не участвовал и чувствовал себя отвратительно. Что думают в «Новом времени», получив почти одновременно мою телеграмму и известие о мире?

Мне было стыдно на лицо кому-нибудь показаться, и я ненавидел в это время Витте.

Вечером был бал и показывали кинематографические снимки, касающиеся конференции.

Витте присутствовал, японцев не было. После окончания кинематографа он увидел меня, подошел ко мне и весело сказал: «Воображаю, как ваш отец меня ругает».

Я не стал отрицать этого, но прибавил, что меня он еще более ругает и откровенно спросил Витте, почему он поставил меня в такое положение?

Он пришел в совершенно хорошее расположение духа, взял меня под руку и улыбаясь сказал: «Если бы я вас не обманул, как же мне удалось бы других обмануть?»

Позднее я узнал, что меня действительно нужно было обмануть, для того чтобы японцы, каким-то образом имевшие мои телеграммы, были убеждены в том, что Витте частным порядком телеграфирует в Петербург о том, что мир невозможен.

Положение Японии было вовсе не настолько блестяще, чтобы не пойти на некоторые уступки, что нужно было и Витте, и другим заинтересованным лицам.

Говорили о нажиме со стороны Рузвельта и Вильгельма II.

Вот почему я думаю, что граф Витте в своих записках не прав, ни одним словом не обмолвившись о моей вовсе не блестящей роли, и мог бы что-нибудь сказать больше, чем то, что он сказал. <…>

Суворин Б. А. Из воспоминаний старого газетчика: С. Ю. Витте в Америке // Шанхайская заря. 1928. 9 ноября.

К. Д. Набоков Воспоминания о Портсмутском мире

Мои записки написаны были вскоре после возвращения из Портсмута в виде не дневника, а связного рассказа о том, что в моей памяти запечатлено было с фотографической точностью. Редактируя их теперь для «Былого», я исключил из них только те подробности, которые не представляют особого интереса и носят личный характер.

<…>

Весною 1905 г. Николай II принял предложение президента С. А. С. Штатов о созыве конференции на территории Штатов для выработки русскими и японскими уполномоченными условий мира. Вскоре после этого возник вопрос о том, кого назначить для ведения переговоров.

Граф Ламздорф указал на Витте. Государь ответил уклончиво. Граф Ламздорф, видя, что кандидатура эта не встречает сочувствия, предложил послать Витте и А. И. Нелидова (посла в Париже). Снова государь не дал категорического ответа. Тогда граф Ламздорф, понимая необходимость известить Рузвельта о назначении уполномоченных, послал докладную записку, испрашивая согласия на назначение Витте и Нелидова. Последовала резолюция: «Нелидову сообщите, Витте – нет». Нелидов под предлогом слабости и болезни отказался. Послана была телеграмма Н. В. Муравьеву (послу в Риме, бывшему министру юстиции), который ответил, что счастлив исполнить высочайшую волю. Затем он телеграфировал графу Ламздорфу, что просит о назначении доктора Гордона (специалиста по горловым болезням) состоять при нем и своего сына – при конференции. Ламздорф, возмутившись этим бестактным требованием, ответил, что Гордона Муравьев может взять с собою на свой счет в качестве частного врача, a «votre fils qui jouit d'un congе́ de quatre mois (поступил этот юноша в министерство весною, по окончании лицея) peut accompagner son рèге. Comptons envoyer à Portsmouth un ou deux secrе́taries expе́rimentе́s en travail et possе́dant parfaitement L'Anglais» (в телеграмме Муравьева было сказано: «…mon fils possе́dant parfaitement L'Anglais…»)