С грядущим заодно - [15]
После ботаники вышла в вестибюль, даже выглянула на улицу. Не пришел встречать — удивительно. Обиделся вчера. И бог с ним. И лучше. В столовой обедала с Руфой и Сережей. Потом бродили по парку — Университетской роще. За рекой далеко синела тайга, вокруг солнца чуть розовели блестящие облачка. На земле шуршали сухие листья. Сережа шел впереди, загребая тощими, длинными ногами, на них свободно болтались рыжие голенища сапог.
— Унылая пора, очей очарованье. Желто-красно-зеленая краса уже облетела, но…
— Не люблю вообще осень, — сказала Руфа, — всегда в гимназию неохота. А вообще, университет — не гимназия.
Не гимназия. Но если б в Москве — осень, зима, все равно… А Дружинин?
— А вообще, чего ты вчера ревела: домой хочу?
— Ну и не ври! Во-первых, не ревела, а потом — Гурий пел… У Сереги, знаете, брат — такой тенор…
— Собинов услышал, предлагал учить. Дура петая, возгордился: «не признаю благотворительности».
А что такое благотворительность? «Бывало, на крестины харчи… а еще богатый подарок» — нет, это другое. И «большевики победят — лечить станут даром» — совсем другое. Что еще за новое правительство? «К самой черной реакции катимся…»
На днях в книжном магазине услышала разговор трех французов. Наперебой выкладывали друг другу сведения об уральских алмазах, бакинской нефти, сибирском лесе, пушнине, рыбе. Она не выдержала, сказала ядовито:
— О, вы правы! Россия фантастически богата, плодородна, только вы ничего не получите из ее богатств, — и быстро вышла из магазина.
Офицеры бросились за ней: «Какое великолепное произношение! Малютка напрасно обиделась — всему миру известно, что самое драгоценное в России ее прекрасные женщины».
Красная от злобы и смущения — кругом собирались любопытные — Виктория пробормотала, что ненавидит иностранцев, и убежала от них.
От Наташи попало потом: «Не ввязывайтесь ни в какие разговоры. Еще угодите куда-нибудь».
А интересно, Дружинин за какую власть?
…Втроем протискивались вдоль стены поближе к эстраде. У кафедры бородатый студент призывал поддерживать новое правительство — Директорию.
Кто-то крикнул:
— А чем оно лучше старого?
Бородатый ответил, что нужна «твердая власть», нужно наконец «собрать Россию», к чему и приступает новое правительство с помощью союзников.
Такой поднялся крик, Виктория не услышала своего голоса, когда крикнула: «К черту союзников!»
Студента сменил профессор. Мудреными словами, не понять к чему, тянул что-то о законах исторических катаклизмов, о печальном опыте французской революции, о смутном времени, о завоевании Сибири. Кругом засвистели, закричали: «Довольно! Долой!» Профессор торопливо закончил мольбой поддержать Сибоблдуму: «Ведь на здоровые плечи автономной Сибири может опереться пораженная тяжкой болезнью большевизма Россия». Ему и аплодировали, и свистели, и кричали разное. Виктория тоже кричала и переговаривалась с Руфой и Сережей.
— Глупо — такая же здесь Россия — вдруг отделяться!
Физик — он не понравился им еще на лекции — гудел, как из пустой бочки: «Россия — страна аграрная, мужик — зверь, и ему нужна палка». В заключение провозгласил: «Боже, дай нам царя!»
Опять свистели, топали, орали, аплодировали. Студентка, похожая на дьячка, в ухо Виктории сердито басила: «Россия жаждет монарха». Виктория в лицо ей кричала: «Долой контрреволюцию!» Колокольчик председателя казался беззвучным, ораторы сменяли один другого, но никому уже не стало до них дела, каждый бился с врагом, стоящим вплотную.
— Товарищи! — высокий голос прорвался сквозь орево, на кафедре худенькая темноволосая девушка вскинула вверх обе руки, и зал стих. — Товарищи! Мы слышим уже о царе. Нас призывают поддерживать новое правительство. А знаете, как это правительство расправляется с народом? Карательные отряды в Славгородском уезде…
Президиум будто от ветра колыхнулся, из рядов крикнули: «Долой большевичку!» — и в ответ: «Нечего рот затыкать!»
— …Такой звериной жестокости ни Чингисхан, ни инквизиция…
Председатель замахал колокольчиком, по залу все громче говор, но высокий голос не утонул:
— …Мужское население истреблено поголовно, сожжены целые деревни — женщины, дети…
Президиум поднялся со стульев, шум в зале нарастал.
— Порки, виселицы, пытки… Тысячи без крова перед зимой…
Из рядов выскочил на эстраду бородатый, начал стаскивать девушку с кафедры. Она вырывалась, крикнула:
— Это не народное правительство!
Двое из президиума кинулись к ней и вместе с бородатым подняли и потащили ее к двери позади кафедры.
— Насилие!
— Жандармы!
Несколько человек, среди них долговязый Сережа, бросились на эстраду. Наперерез им сбоку выскочили четверо, завязалась борьба. Весь зал ревел. Виктория рвалась на помощь, продиралась, толкалась, отбивалась. Ее дергали за косы, кто-то толкнул в спину, — казалось, дерутся все со всеми.
Дверь за кафедрой раскрылась, кого-то проглотила и захлопнулась. Сережа с друзьями колотили кулаками, наваливались плечами, били ногами — дверь не поддавалась. Сережа с разбегу вскочил на стол президиума (неизвестно когда и куда исчезнувшего!), затопал рыжими сапожищами, замахал руками. Шум немного спал.
