С чистого листа - [32]

В двери будки постучали. В окне просматривался силуэт школьницы. Юзи открыл.

— Ты ждал меня, — сказала Галь.

— Я тебя не узнал. Что ты сделала с волосами?

— Покрасила. Слыхал про такое?

Галь протиснулась мимо Юзи в будку. Он закрыл за ней дверь. Теперь ее волосы стали черными как смоль и падали на лоб. Глаза от этого казались яркими, как сапфиры. На запястье красовалась связка черных браслетов. Они тоже были новыми.

— Нашел мой айфон? — спросила Галь.

Ворот ее рубашки опять оттягивался рюкзаком. Опять полоска нижнего белья. Опять аккуратная припухлость груди, но теперь на коже было фломастером нарисовано сердечко.

— Что это?

— Я подумываю сделать татуировку, — сказала Галь. — Обновляю себя, пока родители в Израиле. — Она приспустила рубашку, оголив грудь до того места, где бронзовая кожа переходила в белую. Опять к паху побежал электрический ток. Галь показала на рисованное сердечко: — Как тебе?

— Обновляешь себя?

— Ага. Время от времени нужно об этом думать.

Юзи пожал плечами, ожидая вопроса, который она не сможет не задать.

— Ну что, принес?

— Нет, забыл, — ответил Юзи.

— Как это — забыл? Забыл, что я видела тебя с наркотиками на территории школы? Или забыл выполнить свою часть уговора?

— Ты в курсе, что ты несешь полный бред? — сказал он, чтобы потянуть время.

— Дай мне мою травку.

— Хорошо, малышка. Хорошо. Принесу завтра.

— Где ты живешь?

— В Килберне.[6]

— О’кей. Съездим туда после школы, ладно? Заберем травку.

— У меня нет машины.

— У меня есть.

Галь наградила его испепеляющим взглядом и направилась к двери.

— Три тридцать.

Презрительно фыркнув, она повернулась и вышла.

Зазвонил телефон. Это был Авнери. Услышав его голос, Юзи повесил трубку. Ему нужно было подумать. Он проверил, работает ли передатчик, перешел дорогу и закурил. От никотина он ловил кайф, успокаивался. За первой сигаретой последовала вторая. Потом он вернулся в будку. Открыв дверь, он опять услышал телефонный звонок.

— Послушай, Авнери… — на другом конце уже повесили трубку.

До вечера Юзи пробыл наедине со своими мыслями. Он раздумывал о том, как эффективно Бюро превращает отзывчивых рекрутов-идеалистов в хладнокровных, своекорыстных оперативников. Он вспоминал занятия по «социометрии», на которых поощрялось, если студенты выходили и перед всей аудиторией оценивали товарищей по учебе, грубо и откровенно, не стесняясь в выражениях. Бывало, у людей сдавали нервы, и вспыхивали драки. Тогда это казалось просто очередным испытанием. Только позднее Юзи понял, как Бюро переплавляло его характер и характеры тех, кто его окружал. Мало-помалу рекруты начинали отвечать на давление, сбиваясь в альянсы и банды. Они стали закладывать и перезакладывать друг друга. Всякое понятие о доверии навсегда стиралось из их психики; путь назад, к былой чистоте, объединявшей их со всеми остальными, закрывался безвозвратно.

После убийства Анны Марии Юзи договорился о встрече с Игалем. Он хотел разделить бремя вины. Хотел, чтобы его успокоили: первый удар был оправдан. Вместо этого ему в недвусмысленных выражениях приказали «не становиться человеком, который слишком много думает», иначе он «долго тут не продержится». Этот эпизод — первая веха на пути к разочарованию — открыл шлюз для остальных воспоминаний, и те хлынули потоком образов, голосов, мыслей: контрабанда наркотиков, торговля оружием, отмывание денег, коррупция, секс, убийства, двойные игры, пренебрежение к человеческой жизни, деньги, деньги, холодные деньги. Новые и новые блага для Израиля, любой ценой. Словно пробуждаясь ото сна, он постепенно становился человеком, который слишком много думает. И несколько лет спустя, после операции «Корица», принял наконец решение уйти. Слишком поздно.

Рам Шалев. Его фотография в саду, с женой и двумя детьми. Деревья, голубое небо, белая рубашка. Юзи немного знал Шалева, и тот всегда производил на него приятное впечатление. Возможно, Шалев был одним из тех немногих, кто пришел в политику не из корыстных побуждений. И пал жертвой убийства, потому что обнаружил, что его правительство замышляет разбомбить вымышленную цель в Иране, лишь бы разжечь в народе патриотический пыл перед выборами. Пал жертвой операции «Корица», пал жертвой — среди прочих — Юзи. Убит соотечественниками; убит теми самыми людьми, которые должны были его защищать.

Ровно в три тридцать Галь постучала в двери его будки. Сердечко было смыто; когда Юзи спросил о нем, Галь сделала вид, будто не услышала. Она водила фиолетовый «фольксваген-жук». Родители, объяснила она, подарили ей «жучка» на семнадцатый день рождения. Галь и Юзи выехали за ворота, не обращая внимания на любопытные взгляды девчонок, столпившихся у автобусной остановки.

— И какими судьбами ты очутился в Англии? — спросила Галь, не отрывая глаз от дороги. Ее рука лежала на рычаге переключения передач, и Юзи боролся с соблазном накрыть ее ладонью. Он выглянул из окна на белое осеннее небо, уныло растянувшееся над головой.

— Знаешь, — проговорил он наконец, — мне просто нужно было убраться из Израиля.

— Когда я там, мне не хочется уезжать, — отозвалась Галь, — я люблю Израиль.