Рыцарь духа, или Парадокс эпигона - [15]

Шрифт
Интервал

Я цветам моей гробницы
Песен шлю звенящих ряд, —
И с цветов они, как птицы,
К небу дальнему летят.
Песням внемлют звёзд узоры
И о них ручьи звенят;
Тихоструйных ветров хоры
Песни людям говорят…
Подойди к вождю видений,
Властелину скорбных грёз, —
Если дух готов к томленьям
Горьких, злых, кровавых слёз, —
Если хочешь ты в боренье
Расточить свободный дух,
Наклонись к могильной сени
И очисти грешный слух…»
…сердце бьётся беспокойно. —
Холод плит к устам приник…
Мысли бешено, но – стройно
Отражают жуткий миг!
Сердце стало.
Мысль сомкнулась.
Слышу горний лёт луча…
…сталь меча, звеня, коснулась
Наклонённого плеча!
«Рыцарь духа ты отныне», —
Донеслося с высоты:
«Я, Вождь правды, Страж святыни,
Освятил твои мечты.
Принят ты в Великий Орден —
Орден гибнущих за Свет:
Умирай в луче познанья, —
Высшей доли в мире нет.
Путь тернист наш, лозунг светел:
Мысль, свобода и любовь.
Разорви неправды сети
И отдай за падших кровь!»
……………………….
Липы скорбные шумели.
Вечер холодом дышал,
И в душе, как зов свирели,
Голос сладостный звучал…
Я ушёл, гонимый ночью
К шуму улиц, площадей:
Оглушал фиакров рокот,
Лязг вагонов, крик людей…
Рассевалась тень[62] видений:
Голос дальний чуть звенел, —
И в кричащей мгле мгновений
Сказке верить я не смел…

Quo vadis, Domini?

«У городских ворот мы были в час вечерний:
Я с братом Львом. – Мы думали бежать
От смертного меча, от благодатных терний:
Мы не могли тогда любви Его понять…
Дорога Аппия серела перед нами.
Как воды, крались мы в молчанье вдоль стены;
И небо первыми зажглось тогда звездами,
И сумерки легли на голые холмы.
Тревожили ещё шаги нас в отдаленье,
Иль всадник, скачущий на вспененном коне.
Но вот настала ночь, – цикад лишь слышно пенье,
Да кипарисов ряд чернеет в стороне.
И вот тогда, в тиши, мы ясно услыхали
Шаги идущего навстречу нам из тьмы:
Струил Пришельца Лик лучи святой печали
И силой вышнего черты были полны!
Я видел: на плечах нёс крест он и, согнувшись
Под тяжестью древка, прерывисто дышал, —
И очи поднял он, глубин души коснувшись,
И пал я с плачем ниц, Иисуса в нём узнав!
«О Господи, куда идёшь в ночи Ты?»
И голос прозвучал – печальный и глухой:
«Иду, чтоб распяли»…
И слёзы на ланитах
Его зажглись, струясь во прах земной.
……………….
Мы поднялись с земли и шли, храня молчанье
(Я с братом Львом). – И снова Рим блистал
Навстречу нам, искрясь приветными огнями.
Венец из терний он[63] в грядущем возвещал».

Царевна леса

Лунные отсветы на лесных полянах.
Дрёма трав и листьев на немых ветвях…
В злых заклятьях ночи, траурных туманах
Спят лесные силы, скованы в цепях.
И порой под сенью древних исполинов
Слышен перекликов непонятных стон:
То ночные птицы предвещают гибель,
То подземных гномов раздаётся звон.
Там куют под толщей пней и мхов сребристых
Для Царевны леса свадебный покров:
В нём горят алмазы, меркнут аметисты,
В пурпуре сверкая радугой цветов.
Юная Царевна спит на ложе мшистом:
Грустное лицо прекраснее весны…
И, склонившись к уху стебельком пушистым,
Злая травка шепчет вещие ей сны.
……………………………………….
… и Царевне снится, что в краю далёком,
За холодным морем, где синеют льды,
Бледен и печален, в замке одиноком
Юноша томится жертвой злой вражды;
То её Суженый, то жених любимый
Старым Чародеем скован навсегда…
Не увидит больше он страны родимой!
С ним погаснет счастья Чистая Звезда.
По лицу Царевны жемчуг слёз струится.
… Под землёю слышен гномов мерный звон.
Леса мрак бессонный меж ветвей клубится.
Перекликов тайных растворяя стон.

Иная любовь

Мы встретимся с тобою в долине Вечной Скорби.
В долине слёз, чьё имя как печаль.
Когда сожгут любовь зигзаги чёрных молний.
Когда последний свет уйдёт в пустую даль.
мне отдают Тебя глухие зовы страсти…
Но грусть в изломе уст – но взор нетленно чист:
Ты, тайну схоронив, молчишь о мёртвом счастье, —
О счастье Ангелов, чей отсвет так лучист!
… И встретимся с тобой мы вновь в долине Скорби,
В закатный час надежд, в час запоздалых грёз:
В нас воскресит тогда, очистив дух в безмолвье,
Любви нездешний свет – долина вечных слёз…

Смерть лебедя

Он родился средь хмурых водных далей,
Где бледен солнца свет, туманами повит;
Где всплески тёмных волн, как голоса печали,
И призрачный фиорд средь гор холодных спит.
И в душу принял он, прекрасный чистый Лебедь,
Безмолвную печаль туманов и морей…
Искал напрасно он средь звёзд, молчавших в небе,
Ответного луча на зов души своей.
Он ждал… Он молча ждал, что вдаль уйдут туманы,
Что солнце воскресит равнины тусклых вод,
И отразится в них, искрящихся и рдяных.
Блистаньем голубым безбрежный неба свод.
… Но тихо он угас в фиорда хмурых скалах.
В краю, где солнца нет, где властвует туман…
И, умирая… он запел… о вечно-светлых далях,
О трепетной Весне иных, безвестных стран!
И в песне той цвела тоска немых фиордов,
И жалобы небес, и грусть туманных вод…
Так лебедь умирал, приняв страданье гордо[64],
И песнь его звала Весны святой приход…

Валун

Холодный камень, рождённый в высях,
Упал в долину, среди цветов:
К нему приникли земные травы;
Покрылись грани узором льдов.
Но в сердце камня, в гранитном сердце,
Живёт немая душа вершин:
Он сын обвалов и снежных смерчей,
Пришедший к людям в грозе лавин.
Душа моя – валун печальный:
Ей чужды краски земных цветов. —
В ней вечный холод идей кристальных,

Еще от автора Сигизмунд Доминикович Кржижановский
Чуть-чути

«Прозеванным гением» назвал Сигизмунда Кржижановского Георгий Шенгели. «С сегодняшним днем я не в ладах, но меня любит вечность», – говорил о себе сам писатель. Он не увидел ни одной своей книги, первая книга вышла через тридцать девять лет после его смерти. Сейчас его называют «русским Борхесом», «русским Кафкой», переводят на европейские языки, издают, изучают и, самое главное, увлеченно читают. Новеллы Кржижановского – ярчайший образец интеллектуальной прозы, они изящны, как шахматные этюды, но в каждой из них ощущается пульс времени и намечаются пути к вечным загадкам бытия.


Клуб убийц Букв

«Прозеванным гением» назвал Сигизмунда Кржижановского Георгий Шенгели. «С сегодняшним днем я не в ладах, но меня любит вечность», – говорил о себе сам писатель. Он не увидел ни одной своей книги, первая книга вышла через тридцать девять лет после его смерти. Сейчас его называют «русским Борхесом», «русским Кафкой», переводят на европейские языки, издают, изучают и, самое главное, увлеченно читают. Новеллы Кржижановского – ярчайший образец интеллектуальной прозы, они изящны, как шахматные этюды, но в каждой из них ощущается пульс времени и намечаются пути к вечным загадкам бытия.


Квадратурин

«Прозеванным гением» назвал Сигизмунда Кржижановского Георгий Шенгели. «С сегодняшним днем я не в ладах, но меня любит вечность», – говорил о себе сам писатель. Он не увидел ни одной своей книги, первая книга вышла через тридцать девять лет после его смерти. Сейчас его называют «русским Борхесом», «русским Кафкой», переводят на европейские языки, издают, изучают и, самое главное, увлеченно читают. Новеллы Кржижановского – ярчайший образец интеллектуальной прозы, они изящны, как шахматные этюды, но в каждой из них ощущается пульс времени и намечаются пути к вечным загадкам бытия.


Жан-Мари-Филибер-Блэз-Луи де Ку

«Прозеванным гением» назвал Сигизмунда Кржижановского Георгий Шенгели. «С сегодняшним днем я не в ладах, но меня любит вечность», – говорил о себе сам писатель. Он не увидел ни одной своей книги, первая книга вышла через тридцать девять лет после его смерти. Сейчас его называют «русским Борхесом», «русским Кафкой», переводят на европейские языки, издают, изучают и, самое главное, увлеченно читают. Новеллы Кржижановского – ярчайший образец интеллектуальной прозы, они изящны, как шахматные этюды, но в каждой из них ощущается пульс времени и намечаются пути к вечным загадкам бытия.


Пни

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Прикованный Прометеем

«Прозеванным гением» назвал Сигизмунда Кржижановского Георгий Шенгели. «С сегодняшним днем я не в ладах, но меня любит вечность», – говорил о себе сам писатель. Он не увидел ни одной своей книги, первая книга вышла через тридцать девять лет после его смерти. Сейчас его называют «русским Борхесом», «русским Кафкой», переводят на европейские языки, издают, изучают и, самое главное, увлеченно читают. Новеллы Кржижановского – ярчайший образец интеллектуальной прозы, они изящны, как шахматные этюды, но в каждой из них ощущается пульс времени и намечаются пути к вечным загадкам бытия.


Рекомендуем почитать
Морозные узоры

Борис Садовской (1881-1952) — заметная фигура в истории литературы Серебряного века. До революции у него вышло 12 книг — поэзии, прозы, критических и полемических статей, исследовательских работ о русских поэтах. После 20-х гг. писательская судьба покрыта завесой. От расправы его уберегло забвение: никто не подозревал, что поэт жив.Настоящее издание включает в себя более 400 стихотворения, публикуются несобранные и неизданные стихи из частных архивов и дореволюционной периодики. Большой интерес представляют страницы биографии Садовского, впервые воссозданные на материале архива О.Г Шереметевой.В электронной версии дополнительно присутствуют стихотворения по непонятным причинам не вошедшие в  данное бумажное издание.


Лебединая песня

Русский американский поэт первой волны эмиграции Георгий Голохвастов - автор многочисленных стихотворений (прежде всего - в жанре полусонета) и грандиозной поэмы "Гибель Атлантиды" (1938), изданной в России в 2008 г. В книгу вошли не изданные при жизни автора произведения из его фонда, хранящегося в отделе редких книг и рукописей Библиотеки Колумбийского университета, а также перевод "Слова о полку Игореве" и поэмы Эдны Сент-Винсент Миллей "Возрождение".


Упрямый классик. Собрание стихотворений(1889–1934)

Дмитрий Петрович Шестаков (1869–1937) при жизни был известен как филолог-классик, переводчик и критик, хотя его первые поэтические опыты одобрил А. А. Фет. В книге с возможной полнотой собрано его оригинальное поэтическое наследие, включая наиболее значительную часть – стихотворения 1925–1934 гг., опубликованные лишь через много десятилетий после смерти автора. В основу издания легли материалы из РГБ и РГАЛИ. Около 200 стихотворений печатаются впервые.Составление и послесловие В. Э. Молодякова.


Нежнее неба

Николай Николаевич Минаев (1895–1967) – артист балета, политический преступник, виртуозный лирический поэт – за всю жизнь увидел напечатанными немногим более пятидесяти собственных стихотворений, что составляет меньше пяти процентов от чудом сохранившегося в архиве корпуса его текстов. Настоящая книга представляет читателю практически полный свод его лирики, снабженный подробными комментариями, где впервые – после десятилетий забвения – реконструируются эпизоды биографии самого Минаева и лиц из его ближайшего литературного окружения.Общая редакция, составление, подготовка текста, биографический очерк и комментарии: А.