Рыцарь Дикого поля. Князь Д. И. Вишневецкий - [45]

Этот факт, нашедший отражение в русских летописях, наглядно свидетельствует о том, что в 1557 году не было днепровского казачества как социального явления, а была лишь корпорация наемников, которую содержал для реализации собственных амбиций князь Дмитрий Вишневецкий на средства, полученные аморальным и не всегда законным путем. Но он, будучи человеком благородного происхождения, стал заложником главного закона наемников всех времен и народов, согласно которому они сохраняют верность своему хозяину до тех пор, пока другой им не предложит более высокую цену за их услуги…

Именно поэтому, на наш взгляд, Мазуринский летописец, лаконично описывая прибытие князя на русскую службу, считает предвестниками его перехода все события 1556 и 1557 года, в которых он отстаивал интересы Московского государства: «Тогда и князь Дмитрий Вишневецкий прииде служити к государю. И повелением государевым шед, у крымскова царя взял град Ислам-Кирмень, и люди побил, и пушки вывез к себе на Днепр в свой град. Царь же с сыном своим и со всеми крымскими людми прииде на князя Дмитрия ко граду его на Хордецкой остров. И стоя у него 20 дней, и брань велию творя, и отъиде с срамом; мнозие же людие его побиени быша»[196]. Таким образом, автор Мазуринского летописца однозначно связывает всю боевую деятельность Д.И. Вишневецкого в 1556 и 1557 года с его осознанной и целенаправленной службой интересам Московского государства, что лишний раз опровергает утверждения В. А. Голубуцкого и Ш. Лемерсье-Келькеже о якобы самостоятельности действий князя в это время.

Тем не менее, мы не можем согласить с подобным утверждением, поскольку с правовой точки зрения того времени принесение вассальной присяги еще не означало установления отношений сюзеренитета-вассалитета, т. е. отношений феодальной соподчиненности двух землевладельцев. Присяга являлась лишь демонстрацией намерения поступить на службу, своеобразной офертой — предложением принять услуги, тогда как акцепт — согласие принять услуги выражался в выделении жалования в виде земельной собственности или административной должности по управлению территорией. Материальная и финансовая поддержка, выделенная князю Вишневецкому от имени царя Ивана IV Васильевича в 1556 году, рассматривалась исключительно как вознаграждение за оказанные «разовые» военные услуги, как плата наемнику, кондотьеру, но не как жалование за регулярную и потомственную государственную службу. В этом качестве могло выступать только наделение от имени монарха недвижимым имуществом на наследственном праве — вотчиной — землей с юридически прикрепленными к ней крестьянами в размере, соответствующем социальному статусу феодала в сословной иерархии средневекового общества.

В случае с князем Вишневецким до осени 1557 года этого сделано не было, а поэтому считать его полноправным слугой московского царя ранее этого срока с формально-правовой точки зрения не представляется возможным (к тому же, у него в Великом княжестве Литовском не была конфискована за измену наследственная земельная собственность — «отчины» и «дедизны», а поэтому говорить об утрате Д.И. Вишневецким вассалитета перед польско-литовским королем Сигизмундом II Августом также не приходится).

На службе у московского царя

В ноябре-декабре 1557 года князь Д.И. Вишневецкий прибыл к московскому царю Ивану IV Васильевичу, который его «… пожаловал великим своим жалованием и дал ему отчину город Белев со всеми волостьми и селы, да и в иных городех села подлетные государь ему подавал и великими жаловании устроил». Наиболее подробно размер и содержание царского пожалования князю Дмитрию Вишневецкому становится нам известны дипломатической переписке между московским и краковским дворами, причем щедрость русского царя в отношении князя расценивалась польско-литовской аристократией как ловкий пропагандистский шаг, направленный на переманивание наиболее способных к военным и государственным делам литовских феодалов на русскую службу.

Направляя зимой 1558 года к королю Сигизмунду II Августу посольство дворянина Романа Васильевича Олферьева, из Посольского приказа тому была дана 20 февраля память (наставление) о том, что и в каких случаях говорить. В отношении князя Дмитрия инструкция дословно была такова: «А нечто спросятъ про Вишневецкого, которымъ обычаемъ приехалъ ко царю и великому князю, и чемъ его князь велики пожаловалъ, и где он ныне? И Роману говорити: присылалъ он бити челом къ государю, чтобъ государь нашъ взялъ его къ себе, и государь нашъ его къ себе взялъ и пожаловалъ великимъ своимъ жалованиемъ, денгами и платьемъ, дал ему на приездъ с десят тысячъ рублевъ да пожаловалъ его далъ ему в вотчину городъ Белевъ съ всемъ, что было за Белевскими князьми; да к тому же дал ему многие села подъ Москвою…»[197]. Князь Вишневецкий, в свою очередь, «…государю целовал крест животворящий на том: служити царю и великому князю вовеки и добра хотете всем и его землям»[198].

В результате в иерархии феодально-вотчинной аристократии Московского царства Д.И. Вишневецкий занял положение служилого князя, получив в пожизненное, но не наследственное (по причине отсутствия наследника) владение достаточно крупный торгово-ремесленный город с обжитым и освоенный уездом, за несколько лет до этого конфискованным в государственную казну у прежнего его владельца, последнего князя Белевского — Ивана Ивановича. Как известно, согласно феодальной традиции, служилый князь должен был самостоятельно содержать свой вооруженный отряд и защищать находящиеся в его владении земли, что для Московского государства было чрезвычайно важно и выгодно, ибо, обороняя свои порубежные владения, князь тем самым одновременно охранял и русские окраинные земли в среднем течении Оки, составлявшие ядро «верховской Украины» Московского государства.