Русско-польские отношения и политическое развитие Восточной Европы во второй половине XVI – начале XVII вв. - [93]
Такой политический курс встретил сочувственный отклик со стороны ряда группировок русского дворянства. Летом 1609 г., еще до выступления Сигизмунда III в поход, воеводы некоторых западных городов России начали переговоры с властями Речи Посполитой о возведении на русский трон польского кандидата[909]. В начале 1610 г., уже после вступления королевской армии на русскую территорию, значительная часть русских феодалов — сторонников Лжедмитрия II — покинула своего кандидата и начала с Сигизмундом III переговоры о «соединении» с Речью Посполитой, которые завершились заключением предварительного соглашения, так называемого смоленского договора в феврале 1610 г.[910] Летом 1610 г., когда армия С. Жолкевского подошла к Москве, одна из группировок московского боярства во главе с Ф. И. Мстиславским выступила с инициативой переговоров с гетманом и сумела убедить находившиеся в столице дворянские отряды и московский посад заключить с Жолкевским (как представителем Речи Посполитой) в августе 1610 г. еще одно предварительное соглашение о «соединении» Речи Посполитой и России[911]. Не подлежит сомнению, что основной причиной тяготения социальных верхов русского общества к династической унии были надежды на то, что с помощью Речи Посполитой им удастся стабилизировать положение внутри страны и сохранить существующий социальный строй. Не случайно и февральский, и августовский договоры предусматривали отмену крестьянских «выходов», полную власть господ над своими «холопами» и, что главное, обязательство Речи Посполитой начать военные действия против «воров» и вести по отношению к казачеству согласованную с русскими феодалами политику[912]. Более того, страх перед народными волнениями заставил бояр добиться ввода в Кремль польского гарнизона, что независимо от их побуждений было объективно не чем иным, как актом национальной измены. Этот аспект проектов унии был ясен уже современникам[913]. Его вынуждена была констатировать и русская буржуазная историография XIX в., склонная в большей мере подчеркивать не классовые, а национально-объединительные моменты в событиях так называемой «Смуты»[914]. Правильно констатируя эту сторону дела, исследователи, однако, не анализировали содержания обоих соглашений 1610 г. в целом и не сопоставляли их с концепциями соединения между Россией и Речью Посполитой, выдвигавшимися обеими сторонами в предшествующий период.
Между тем, только проделав такую работу, можно представить себе позицию русской стороны по интересующим нас вопросам в целом и понять дальнейшее направление восточной политики Речи Посполитой после заключения упомянутых соглашений. При этом следует иметь в виду, что оба соглашения передают русскую программу унии неточно и неполно. Уже С. Ф. Платонов отметил, что так называемый смоленский договор — это лишь перечень условий, по которым обе стороны достигли предварительной договоренности, но он вовсе не отражает все пожелания русской стороны[915]. С полной уверенностью это можно утверждать относительно августовского договора 1610 г. По свидетельству С. Жолкевского, в зачитанном ему «большом свитке» с изложением русских условий избрания был целый ряд пунктов, которые он в текст соглашения включить отказался[916]. Их текст был передан Сигизмунду III вместе с предварительным соглашением[917]. Раскрыть более подробно содержание ряда условий русской стороны позволяет наказ великому посольству, отправленному осенью 1610 г. под Смоленск для продолжения переговоров с Сигизмундом III. Сопоставляя между собой все эти материалы, можно составить полное представление о тех условиях, на которых часть русского дворянства и горожан была согласна пойти на «соединение» с Речью Посполитой.
Прежде всего следует отметить, что если с самого начала интервенции польско-литовское правительство навязывало русскому населению кандидатуру Сигизмунда III, то в обоих соглашениях речь шла о выборе на русский трон его 14-летнего сына Владислава. Тем самым русское государство должно было существовать и далее как отдельный государственный организм во главе с особым правителем и лишь в перспективе мог встать вопрос об объединении России и Речи Посполитой под властью одного монарха. К этому следует добавить, что, как правильно отметил уже С. Ф. Платонов, основная часть помещенных в договорах статей обязывала королевича Владислава «блюсти неизменно православие, административный порядок и сословный строй Москвы»[918]. Действительно, в различных статьях договоров мы встречаем требования, чтобы православная вера «ни в чем нарушена не была», чтобы все пожалования в пользу церкви были неприкосновенными, чтобы светские феодалы также сохранили за собой свои владения и получали денежное жалование в соответствии с установленным обычаем, чтобы доходы собирались по традиционным нормам, а суд производился по Судебнику. Следует подчеркнуть, что речь шла о сохранении и утверждении традиционных форм сословной и государственной организации русского общества, сложившихся еще до начала крестьянской войны и иностранной интервенции. Лишь в некоторых пунктах эти нормы подверглись изменениям. Наиболее существенным из них, на первый взгляд, представляется обязательство, содержащееся в смоленском договоре, что новый царь «без рады и намов бояр думных… ничого чинити не будет»
