Русский ориентализм. Азия в российском сознании от эпохи Петра Великого до Белой эмиграции - [45]
В 1804 г. Александр I постановил основать три новых университета в империи, и Казань стала местом учреждения одного из них. С учетом расположения города не удивительно, что одной из специализаций нового учебного заведения стало изучение Азии. Указ Александра предполагал также создание в некоторых новых университетах кафедр восточных литератур, но развивались они очень медленно. Только в Казани, в восточной почве семена быстро дали всходы. Разнообразные восточные народы, административное управление Сибирью и увлеченные Азией ученые – все это способствовало созданию в молодом университете идеальных условий для созревания и процветания ориенталистики.
На протяжении XVIII в. в Санкт-Петербурге и других местах уже были спорадические попытки изучения Азии. Однако ни одна из них не создала прочной основы и системного подхода. Кроме того, как царской милостью в Казани возникло высшее учебное заведение в 1804 г., так же спустя полвека развитие ориенталистики мгновенно застыло, когда императорским указом все учебные планы были сосредоточены на факультете восточных языков Санкт-Петербургского университета. В тот же период в других городах империи также возникли центры изучения Востока – Лазаревский институт в Москве (с 1921 г. Московский институт востоковедения), недолго существовавший во Владивостоке Восточный институт. Однако за несколько десятилетий своего первенства в этой сфере Казанская школа заложила основы ориенталистики в русской академической науке.
Благодаря значительной татарской общине и тесным связям с Ближним Востоком, Казань в большей мере, чем любой другой крупный центр ориенталистики в имперской России, усложняет разделение «по Саиду» на «своих» и «других». Однако в Казани существовали наиболее тесные связи между наукой и государством. Азиатские языки в университете преподавались в первую очередь для подготовки государственных чиновников к службе в Азии как внутри империи, так и за ее границами. Когда Казанская духовная академия стала предлагать курсы турецкого, арабского и монгольского языков, то ее целью была подготовка миссионеров для проповеди слова божьего среди нехристианских меньшинств империи409.
Основания ориенталистики в Казани были заложены задолго до того, как в 1805 г. университет открыл свои двери. Полувеком ранее императрица Елизавета постановила учредить городскую гимназию, и ее первый директор настойчиво проводил идею включения в учебные планы татарского языка. Екатерина Великая под впечатлением от торжественного визита 1767 г. удовлетворила этот запрос в 1769 г. Согласно ее указу осенью того же года в гимназию для преподавания татарского языка переводился из адмиралтейства татарский переводчик Сагит Хальфин. Его курс имел сугубо прагматический характер и был нацелен на воспитание умелых государственных переводчиков410. Ценность его уроков была доказана уже через пять лет, когда после кровавого Пугачевского восстания власти империи поручили ученым исследовать причины недовольства среди национальных меньшинств, живших на Волге и присоединившихся к бунтовщикам411.
Уже Екатерина рассматривала возможность открытия еще нескольких университетов вдобавок к основанному при Елизавете в 1755 г. Московскому, но только ее внуку, Александру I удалось решить эту задачу, указами 1802 и 1804 гг. он учредил (и возродил) университеты в Вильнюсе, Казани и Харькове412. В течение первой, более либеральной фазы своего правления инициативы Александра были в основном связаны с сохранением лучших традиций эпохи Просвещения, и он дал университетам значительную автономию. Однако в то же время его указы подчеркивали утилитарную государственную цель по воспитанию чиновников, преподавателей и ученых-естественников для нужд империи413. Университетам также отдавались полномочия по надзору за всеми низшими учебными заведениями в учебном округе, центром которого они являлись. Как самый восточный университет империи, Казанский отвечал за все светские учебные заведения в огромном регионе, охватывающем Нижегородскую, Пензенскую и Саратовскую губернии в Центральной России, а также всю Сибирь и Кавказ414.
Указ императора Александра I предполагал создание кафедр восточной словесности (т. е. арабской и персидской) в Московском и двух новых университетах – Харьковском и Казанском415. Первым вакансию заполнил Харьковский университет, взяв на работу в 1805 г. лютеранского пастора Иоганна-Готфрида Берендта и поручив ему преподавать иврит и другие восточные языки. Этого клирика можно считать первым профессором ориенталистики в российских университетах, но это назначение сложно признать очень успешным, так как уже на следующий год его уволили. Кафедра оставалась вакантной два десятилетия, до тех пор, пока в 1829 г. ее не занял выпускник Лейпцигского университета Бернхард Дорн. Его сотрудничество с Харьковским университетом продлилось немного дольше, чем Берендта, он читал курсы арабского и персидского семь лет. Однако когда в 1835 г. Министерство иностранных дел переманило его в свою школу азиатских языков в Санкт-Петербурге, преемник назначен так и не был
Книга канадского историка Дэвида Схиммельпеннинка ван дер Ойе описывает вклад имперского воображения в политику дальневосточной экспансии России в первое десятилетие правления Николая II. Опираясь на массив разнородных источников — травелоги, дневники, мемуаристику, дипломатическую корреспонденцию, — автор показывает, как символическая география, геополитические представления и культурные мифы о Китае, Японии, Корее влияли на принятие конкретных решений, усиливавших присутствие России на Тихоокеанском побережье.
Кто такие интеллектуалы эпохи Просвещения? Какую роль они сыграли в создании концепции широко распространенной в современном мире, включая Россию, либеральной модели демократии? Какое участие принимали в политической борьбе партий тори и вигов? Почему в своих трудах они обличали коррупцию высокопоставленных чиновников и парламентариев, их некомпетентность и злоупотребление служебным положением, несовершенство избирательной системы? Какие реформы предлагали для оздоровления британского общества? Обо всем этом читатель узнает из серии очерков, посвященных жизни и творчеству литераторов XVIII века Д.
Мир воображаемого присутствует во всех обществах, во все эпохи, но временами, благодаря приписываемым ему свойствам, он приобретает особое звучание. Именно этот своеобразный, играющий неизмеримо важную роль мир воображаемого окружал мужчин и женщин средневекового Запада. Невидимая реальность была для них гораздо более достоверной и осязаемой, нежели та, которую они воспринимали с помощью органов чувств; они жили, погруженные в царство воображения, стремясь постичь внутренний смысл окружающего их мира, в котором, как утверждала Церковь, были зашифрованы адресованные им послания Господа, — разумеется, если только их значение не искажал Сатана. «Долгое» Средневековье, которое, по Жаку Ле Гоффу, соприкасается с нашим временем чуть ли не вплотную, предстанет перед нами многоликим и противоречивым миром чудесного.
Книга антрополога Ольги Дренды посвящена исследованию визуальной повседневности эпохи польской «перестройки». Взяв за основу концепцию хонтологии (hauntology, от haunt – призрак и ontology – онтология), Ольга коллекционирует приметы ушедшего времени, от уличной моды до дизайна кассет из видеопроката, попутно очищая воспоминания своих респондентов как от ностальгического приукрашивания, так и от наслоений более позднего опыта, искажающих первоначальные образы. В основу книги легли интервью, записанные со свидетелями развала ПНР, а также богатый фотоархив, частично воспроизведенный в настоящем издании.
Перед Вами – сборник статей, посвящённых Русскому национальному движению – научное исследование, проведённое учёным, писателем, публицистом, социологом и политологом Александром Никитичем СЕВАСТЬЯНОВЫМ, выдвинувшимся за последние пятнадцать лет на роль главного выразителя и пропагандиста Русской национальной идеи. Для широкого круга читателей. НАУЧНОЕ ИЗДАНИЕ Рекомендовано для факультативного изучения студентам всех гуманитарных вузов Российской Федерации и стран СНГ.
Эти заметки родились из размышлений над романом Леонида Леонова «Дорога на океан». Цель всего этого беглого обзора — продемонстрировать, что роман тридцатых годов приобретает глубину и становится интересным событием мысли, если рассматривать его в верной генеалогической перспективе. Роман Леонова «Дорога на Океан» в свете предпринятого исторического экскурса становится крайне интересной и оригинальной вехой в спорах о путях таксономизации человеческого присутствия средствами русского семиозиса. .
Д.и.н. Владимир Рафаилович Кабо — этнограф и историк первобытного общества, первобытной культуры и религии, специалист по истории и культуре аборигенов Австралии.