Русский ориентализм. Азия в российском сознании от эпохи Петра Великого до Белой эмиграции - [41]
В жанровых картинах «Туркестанской серии» повторяются многие традиционные ориенталистские мотивы, а вот батальные сцены в исполнении Верещагина менее стереотипны. Некоторые из них передают очень точно настроение боя. Опирающаяся на личный опыт художника, приобретенный во время осады Самарканда, картина «У крепостной стены. Пусть войдут!» (1872) представляет группу солдат, готовящихся встретить противника, штурм которого, вероятно, начнется через пролом в разрушенных стенах385. Название отсылает к словам, которые старший офицер сказал Верещагину в ответ на его предложение броситься вперед, чтобы самим атаковать врага. Настороженные лица солдат, поднятые вверх штыки и сама композиция – расширяющаяся белая линия солдат, подпирающих серую, находящуюся в тени стену, – все выдает напряжение момента перед столкновением.
Картина «Смертельно раненный» (1873), созданная по следам еще одного эпизода, который Верещагин наблюдал лично, представляет войну в минорном ключе386. Получивший пулю в грудь солдат бежит в атаку, а красная кровь начинает заливать его белый мундир. Облако густой пыли и дыма наводит на мысль о неминуемой смерти. По мнению российского специалиста, «все баталисты изображали раненых как неизбежный аксессуар многофигурной батальной картины, но никто до Верещагина не делал раненого солдата главным действующим лицом почти однофигурной картины»387.
Сочетание экзотических пейзажей, леденящих душу событий и мрачного реализма обеспечило «Туркестанской серии» моментальный успех у публики. Россия еще оставалась на периферии европейского мира живописи, поэтому впервые свои картины Верещагин выставил в более космополитичном Хрустальном дворце в Лондоне. Рецензии на выставку, открывшуюся в апреле 1873 г., были почти исключительно положительными. Pall Mall Gazette оценила работы художника как «очень светлые, одухотворенные произведения… знакомящие нас с оригинальным, значительным художником», а критик из The Spectator не жалел эмоций: «Они не похожи ни на что, когда-либо выставлявшееся в Англии, они совершенно уникальны по своей красоте и варварству. По яркости палитры и по жестокости!»388
Выбор Лондона как площадки для выставки был неоднозначным. В это время британцы больше всего опасались действий России в Средней Азии, считая их угрозой своему положению в Индии. Художник демонстрировал продвижение империи на Восток точно так же, как знаменитый циркуляр 1864 г. князя Александра Горчакова, где завоевание Ташкента характеризовалось как совершенно естественное действие для «любого цивилизованного государства, которое вступило в контакт с полудикими, кочующими племенами»389. В предисловии к каталогу выставки Верещагин провел еще более очевидные параллели с британской колониальной экспансией: «Варварство среднеазиатского населения так явно, его экономическое и социальное положение так низко, что чем скорее проникнет в эту страну цивилизация, с той или другой стороны, тем лучше»390. И далее выражал надежду, что его картины «помогут рассеять сомнение английской публике относительно их настоящих друзей и соседей в Средней Азии»391.
На следующий год Верещагин привез «Туркестанскую серию» в Санкт-Петербург. Выставка в Министерстве иностранных дел породила «бесконечные толки»392. Несмотря на слухи об официальном недовольстве, а возможно, и благодаря им, выставка собрала в целом хорошие отзывы в прессе, а также была с энтузиазмом встречена другими художниками393. Писатель Всеволод Гаршин написал стихотворение «На первой выставке картин Верещагина», Модест Мусоргский сочинил балладу по мотивам картины «Забытый», а Иван Крамской, лидер течения передвижников, написал, что «это – событие, это – завоевание России, гораздо больше, чем завоевание Кауфмана»394. Верещагин не смог заинтересовать царя, чтобы двор купил его картины, но всю серию вскоре приобрел московский промышленник Павел Третьяков.
Перефразируя Достоевского, можно спросить, чем была Средняя Азия для Верещагина? Когда он узнал, что Стасов пишет статью о его выставке для ведущей ежедневной газеты Санкт-Петербурга «Новое время», он быстро набросал письмо, объясняющее его замысел в «Туркестанской серии». Художник утверждал, что мог бы сосредоточиться на ярких восточных костюмах. Но у него возникла другая важная цель: «…главное внимание было обращено на более серьезную задачу – охарактеризование того варварства, которым до сих пор пропитан весь
