Русский ориентализм. Азия в российском сознании от эпохи Петра Великого до Белой эмиграции - [36]

Типичным примером стиля служит картина «Смерть Сарданапала» французского романтика Эжена Делакруа (1827)339. Произведение, основанное на трагедии Байрона 1821 г., изображает легендарного последнего ассирийского царя полулежащим на великолепном диване и спокойно созерцающим казнь наложниц и лошадей перед своим неизбежным концом. Красный и белый шелк хаотично перемешан с павлиньими перьями, золотыми сосудами, мечами, украшенными драгоценными камнями, бледными женскими телами и охваченными ужасом лошадьми на фоне огня и дыма. Вероятно, чтобы напомнить зрителю, что восточная распущенность принимает самые разнообразные формы, на переднем плане обнаженный мускулистый негритянский раб, слегка прикрытый темной тканью, добавляет гомоэротический акцент.

Искусствоведы традиционно объясняют популярность ориентализма прежде всего ростом эскапизма. Изображая роскошь и завораживающие краски азиатской гипотетической безудержной телесности, дикости, праздности и богатства – черты, чуждые веку мрачной буржуазной сдержанности, художники-ориенталисты давали выход подавляемым фантазиям. В своей книге 1977 г. Филипп Жулиан утверждал: «В век угля целые города находились под покровом серости. Ориенталистская живопись в викторианской гостиной служила чем-то вроде ухода от реальности. Нашим прапрадедам эти холсты не только напоминали о другом мире, о чем-то живописном и героическом, но и рассказывали об удовольствиях, зачастую табуированных в Европе, и щекотали запретную склонность к жестокости и угнетению»340.

Несмотря на все подобные фрейдистские коннотации, академическая оценка ориентализма оставалась вполне благосклонной вплоть до 1970-х гг.341 Однако еще не так давно один американский писатель отмечал: «[Ориентализм] – самое неполиткорректное направление искусства, выставляющееся сегодня»342. Впервые по-настоящему зло об этом стиле написано в книге 1978 г. «Ориентализм» Эдварда Саида343. Саид уделяет мало внимания живописи, но некоторые историки искусства быстро приняли его аргументы о связи между репрезентацией и подавлением344. Самым тонким исследованием этих связей является Линда Нохлин в статье «Воображаемый Восток»345. Будучи ученым и феминисткой, Нохлин исследует этот стиль с гендерной точки зрения. Так, ориентализм Делакруа подпитывался не вожделением имперской власти, а просто физическим вожделением346. Еще более любопытна ее интерпретация гиперреалистичного метода поздних ориенталистов, таких как Жан-Леон Жером, которых она называет откровенно обманчивым. Жером был бесконечно далек от того образа, который ему приписывал один из современников: «…один из самых прилежных и сознательно точных художников нашего времени». На самом деле, это была хорошо рассчитанная стратегия «реалистичной мистификации», представляющей воображаемый Восток с кажущейся фотографической точностью347.

Соображения Нохлин относительно Жерома могут быть отнесены и к его русскому ученику Василию Верещагину, вероятно, главному русскому ориенталисту. Путь Верещагина до мастерской Жерома в Париже был извилистым348. Родившийся в 1842 г. в семье помещика среднего достатка Новгородской губернии, он получил типичное для будущего офицера царской армии воспитание: домашние учителя, девять лет в морском кадетском корпусе в Санкт-Петербурге.

Вероятно, именно там Верещагин пропитался неутолимой тягой к путешествиям349. Как и во всех морских школах, воспитанников поощряли изучать мир, лежащий далеко за границами родины. Эти попытки поддерживались директорами, среди которых был и такой знаменитый исследователь океанов, как совершивший кругосветное плавание адмирал Иван Федорович Крузенштерн. География относилась к числу любимых Верещагиным предметов, и в свободное время он несколько раз перечитал путевые заметки И. Гончарова «Фрегат Паллада» (1858). Благодаря хорошей успеваемости Верещагин вместе с другими лучшими учениками два последних лета провел в поездках по Западной Европе. Именно во время путешествий за границу он познакомился с произведениями эмигранта-радикала Александра Герцена, что сформировало его прогрессивные политические взгляды.

В 1860 г. Василий вышел из корпуса в числе первых учеников, и все ожидали, что он присоединится к своим одноклассникам и начнет службу в императорском флоте. Однако уже в период учебы возникли обстоятельства, отделившие его от товарищей по корпусу. Усердный и умный кадет оказался весьма болезненным. Самым неприятным было то, что его желудок не выдерживал морских переходов. Он был юношей нервным, легко возбудимым, унаследовав характер, по словам близкого друга влиятельного критика Владимира Стасова, от своей матери, наполовину татарки350. Кроме того, Верещагин любил рисовать.

В детстве Василий показал замечательные способности в создании набросков. В школе этот талант учителя рисования распознали и поощряли. В предпоследний год занятий в корпусе уроки рисования исчезли из учебного плана, тогда кадет поступил в школу при Обществе поощрения художеств, которая работала как подготовительное заведение перед поступлением в Императорскую Академию художеств. Преподаватели первое время смотрели на него как на дилетанта. Однако то упорство, с которым Василий трудился, чтобы в будущем занять место за мольбертом, а не на борту корабля, убедило их принимать его всерьез.