Русский ориентализм. Азия в российском сознании от эпохи Петра Великого до Белой эмиграции - [34]

Шрифт
Интервал

Пушкинский «Пленник» повлиял на сознание образованной публики и в более широком смысле. По словам Белинского, он был настолько популярен, что и через 20 лет после публикации самые образованные русские могли наизусть пересказать описание черкесов. Действительно, многие читали «Пленника» не только в поисках литературных достоинств, но и как источник информации о малоизвестном регионе323. Белинский отнюдь не преувеличивал, когда провозглашал: «Грандиозный образ Кавказа с его воинственными жителями в первый раз был воспроизведен русскою поэзию, – и только в поэме Пушкина в первый раз русское общество познакомилось с Кавказом, давно уже знакомым России по оружию»324. Поэма породила множество произведений других видов искусства: балет, песни, популярную оперу Цезаря Кюи, а позднее и фильм.

Отдохнув в Пятигорске, семья Раевских вместе с Пушкиным переправилась морем в Крым, где, как он сам сказал позднее, поэт провел самый счастливый период своей жизни. Одна из поездок по полуострову привела их в старый татарский дворец в Бахчисарае. Пушкин был очарован им, как и Екатерина во время юбилейной поездки 1787 г., и по этому поводу сочинил еще одну широко известную поэму – «Бахчисарайский фонтан». Поэма, первоначально называвшаяся «Гарем», основана на древней легенде о том, как крымский хан страдал от любви к Марии – юной польской светловолосой принцессе, которую он захватил в плен в ходе набега, и о том, какую жестокую ревность это пробудило в другой рабыне – темноволосой грузинке Зареме325. В этой поэме больше, чем в «Пленнике», используются ближневосточные литературные элементы – от эпиграфа из персидского поэта XIII в. Саади до упоминания роз, соловьев, луны и других типично ориенталистских метафор326.

Начиная с Белинского многие критики видели в образах мадонноподобной Марии, с одной стороны, и знойной Заремы, а также деспотичного хана, с другой – четкую оппозицию между Западом и Востоком327. Однако один советский литературовед указал, что поэт не отдает предпочтения ни чисто западной красавице, ни ее страстной восточной сопернице. Вместо этого Пушкин изображает их, как две стороны одной женской медали328. А что касается хана, то пусть он и характеризуется как «бич народов, Татарин буйный», чувство к недостижимой принцессе облагораживает его. Читатель в итоге ощущает симпатию к обезумевшему от любви крымскому правителю.

Находясь под влиянием Саади, Пушкин написал несколько коротких стихотворений в его стиле – «Виноград», «О, дева-роза…» и «Фонтану Бахчисарайского дворца». В этом он едва ли был уникален. Переводы ближневосточных авторов являлись любимым делом поэтов-романтиков, они породили множество подражаний. Нет доказательств, что Пушкин когда-либо его читал, но лучшим примером такого жанра служит «Западно-Восточный диван» Гёте 1819 г., где германский поэт воспевает любовь, смешивая арабский, персидский, турецкий и даже индийский стили со своим собственным. Подобно Гёте, Пушкин приложил определенные усилия по синтезу Востока и Запада. Он никогда не стремился примерить на себя образ исключительно азиатского поэта. Свой подход он объяснял в письме к князю Вяземскому таким образом: «Слог восточный был для меня образцом, сколько возможно нам, благоразумным, холодным европейцам… Европеец, и в упоении восточной роскоши, должен сохранить вкус и взор европейца»329.

«Бахчисарайский фонтан» был опубликован в марте 1824 г., вызвал большой ажиотаж и принес автору щедрый гонорар. На своем основном поприще в Министерстве иностранных дел Пушкин был менее успешен. Отправленный в подчинение Михаилу Воронцову, генерал-губернатору Новороссии в Одессу, он не удержался и начал флиртовать с кокетливой молодой женой нового начальника. Более того, власти перехватили письмо, в котором он будто бы поддерживал атеизм. Уволенному Пушкину было предписано все лето находиться в семейном имении в Михайловском.

Но даже в сельской глубинке Восток оставался музой Пушкина. Уже в Одессе он начал читать Коран и здесь тоже погрузился в занятия исламским текстом. В первую очередь Пушкин восхищался Мухаммедом, преследование и изгнание которого показались ему схожими с собственными недавними страданиями. В то же время поэт был поражен способностью Пророка овладевать умами людей единственно силой слова330. Вскоре он начал новый цикл стихотворений – «Подражание Корану». Девять стихов, пересказывающих жизнь Мухаммеда, были одновременно и призывом к сопротивлению гонениям, и полуавтобиографичным видением пророческой миссии поэта331.

Вряд ли Пушкин это осознавал в тот период, но заточение в Михайловском стало для него благом, лишив его возможности участвовать в государственном перевороте, предпринятом при восшествии на престол Николая I после смерти Александра I в конце 1825 г. Многие друзья Пушкина стали декабристами. Они мудро избегали посвящать своего порывистого друга в заговорщические планы. Их любовь в стихам Пушкина была хорошо известна властям, и, вероятно, он бы и лично участвовал в заговоре, если бы не был заперт в сельской глуши.

В сентябре 1826 г. Николай I вызвал Пушкина на знаменитую встречу в Московский Кремль, где новый император остановился во время своей коронации. В ходе продолжительной беседы Николай расспрашивал поэта о его симпатиях к декабристам. Пушкин сразу признался, что участвовал бы в заговоре, если бы у него была такая возможность, но император великодушно простил его и обещал ему свою защиту и покровительство. Эта сделка оказалась воистину мефистофельской. Новая договоренность накрепко привязала поэта к монарху, ограничив свободу выражения даже больше, чем в период правления предыдущего царя. Ему позволили вернуться в столицу и продолжать писать стихи, но он все больше и больше ощущал себя в западне.


Еще от автора Дэвид Схиммельпеннинк ван дер Ойе
Навстречу Восходящему солнцу: Как имперское мифотворчество привело Россию к войне с Японией

Книга канадского историка Дэвида Схиммельпеннинка ван дер Ойе описывает вклад имперского воображения в политику дальневосточной экспансии России в первое десятилетие правления Николая II. Опираясь на массив разнородных источников — травелоги, дневники, мемуаристику, дипломатическую корреспонденцию, — автор показывает, как символическая география, геополитические представления и культурные мифы о Китае, Японии, Корее влияли на принятие конкретных решений, усиливавших присутствие России на Тихоокеанском побережье.


Рекомендуем почитать
Британские интеллектуалы эпохи Просвещения

Кто такие интеллектуалы эпохи Просвещения? Какую роль они сыграли в создании концепции широко распространенной в современном мире, включая Россию, либеральной модели демократии? Какое участие принимали в политической борьбе партий тори и вигов? Почему в своих трудах они обличали коррупцию высокопоставленных чиновников и парламентариев, их некомпетентность и злоупотребление служебным положением, несовершенство избирательной системы? Какие реформы предлагали для оздоровления британского общества? Обо всем этом читатель узнает из серии очерков, посвященных жизни и творчеству литераторов XVIII века Д.


Средневековый мир воображаемого

Мир воображаемого присутствует во всех обществах, во все эпохи, но временами, благодаря приписываемым ему свойствам, он приобретает особое звучание. Именно этот своеобразный, играющий неизмеримо важную роль мир воображаемого окружал мужчин и женщин средневекового Запада. Невидимая реальность была для них гораздо более достоверной и осязаемой, нежели та, которую они воспринимали с помощью органов чувств; они жили, погруженные в царство воображения, стремясь постичь внутренний смысл окружающего их мира, в котором, как утверждала Церковь, были зашифрованы адресованные им послания Господа, — разумеется, если только их значение не искажал Сатана. «Долгое» Средневековье, которое, по Жаку Ле Гоффу, соприкасается с нашим временем чуть ли не вплотную, предстанет перед нами многоликим и противоречивым миром чудесного.


Польская хонтология. Вещи и люди в годы переходного периода

Книга антрополога Ольги Дренды посвящена исследованию визуальной повседневности эпохи польской «перестройки». Взяв за основу концепцию хонтологии (hauntology, от haunt – призрак и ontology – онтология), Ольга коллекционирует приметы ушедшего времени, от уличной моды до дизайна кассет из видеопроката, попутно очищая воспоминания своих респондентов как от ностальгического приукрашивания, так и от наслоений более позднего опыта, искажающих первоначальные образы. В основу книги легли интервью, записанные со свидетелями развала ПНР, а также богатый фотоархив, частично воспроизведенный в настоящем издании.


Уклоны, загибы и задвиги в русском движении

Перед Вами – сборник статей, посвящённых Русскому национальному движению – научное исследование, проведённое учёным, писателем, публицистом, социологом и политологом Александром Никитичем СЕВАСТЬЯНОВЫМ, выдвинувшимся за последние пятнадцать лет на роль главного выразителя и пропагандиста Русской национальной идеи. Для широкого круга читателей. НАУЧНОЕ ИЗДАНИЕ Рекомендовано для факультативного изучения студентам всех гуманитарных вузов Российской Федерации и стран СНГ.


Топологическая проблематизация связи субъекта и аффекта в русской литературе

Эти заметки родились из размышлений над романом Леонида Леонова «Дорога на океан». Цель всего этого беглого обзора — продемонстрировать, что роман тридцатых годов приобретает глубину и становится интересным событием мысли, если рассматривать его в верной генеалогической перспективе. Роман Леонова «Дорога на Океан» в свете предпринятого исторического экскурса становится крайне интересной и оригинальной вехой в спорах о путях таксономизации человеческого присутствия средствами русского семиозиса. .


Ванджина и икона: искусство аборигенов Австралии и русская иконопись

Д.и.н. Владимир Рафаилович Кабо — этнограф и историк первобытного общества, первобытной культуры и религии, специалист по истории и культуре аборигенов Австралии.