Русский мат. Поэмы XVIII–XXI вв - [38]

Платки привязал он к серебряным шпорам,

Спустился и тихо прошел коридором.

В гостиной же сонный слуга доложил,

Что "всех он гостей в три часа проводил".

ЭПИЛОГ

1

…Наутро хватились-двух барышень нет,

Гусаров же бравых простыл даже след,

Полк вышел из города с ранней зарей -

Ужель дочерей он увлек за собой?

Хозяин-старик перемучил всех слуг…

Но ты утомился, читатель, мой друг?

2

И правда, пора бы давно уж кончать,

Да сам ты Пегаса надумал сдержать!

Но я рассказать приключенья той ночи

Старался, поверь мне, как только короче.

Хоть после, быть может, меня ты ругнешь,

Но все ж до конца ты поэму прочтешь!

3

Катюшу нашли под душистым кустом,

А Олю в беседке совсем нагишом… -

Господские дочки! ай! вот так потеха! -

Прислуга, шепчась, умирала от смеха…

И скоро весь город и целый уезд

Узнал, что наделал гусарский проезд.

4

Мужчины смеялись, во многих же дам

Ведь зависть закралась, красавицы, к вам!

"Когда угощает хозяин по-царски,

Так платят за это ему по-гусарски", -

Та фраза вертелась у всех на устах,

Когда говорили о бравых гостях.

5

Я кончил, читатель! Быть может, с тобой

Не встречусь я в жизни ни в этой, ни в той;

Куда попадем мы с тобой? — я не знаю,

В геенну ли ада иль в светлый мир рая?

А в этой-то жизни, клянусь тебе я,

Ей-ей, не хотелось бы встретить тебя!

6

Быть может, поэму мою прочитав,

В тебе пробудится горячий твой нрав:

Ты станешь кричать на правах гражданина,

Что следует спрятать сего господина

За эти "Проказы Эрота" в тюрьму,

Язык предварительно вырвав ему.

7

Ты эту поэму читать-то читай,

Ее критикуй, а меня не замай!

И пусть же раздумье тебя не тревожит,

Что автор с тобой познакомиться может!

Я сам всех знакомых терпеть не могу,

От новых же зорко себя берегу!

8

Итак, нам знакомиться вовсе не нужно!

Но, зная друг друга, расстанемся дружно,

И думай ты, также без дальних хлопот,

Что все написал здесь проказник Эрот.

В дом ебли собрались хуи, пизды, пизденки

В дом ебли собрались хуи, пизды, пизденки,

Мальчишки, мужики, и бабы, и девчонки.

Наполнился весь дом ярующихся криком:

И ржут и скачут все в восторге превеликом,

Стремятся алчно все ебливу рать начать

И еблю славную в тот день повеличать.

Мущины, хуй вздроча, а бабы, раззадорясь,

Подскакивают там и заголясь по пояс;

Хуи хотят в пизды стократно плешь вонзить,

Пизды грозят хуям стократно их сразить,

И друг пред другом тут свирепеют, ярятся

И бодрственно хотят между собой сражаться.

Как львы голодные стремятся на тельцов

Иль как бойцы против подобных же бойцов,

Взаимственно хотят друг друга одолети

И друг над другом верх в побоище имети,—

Подобно так хуи, свою направя снасть,

Предзнаменуют всем пиздам прегорьку часть.

Теперь сражение кроваво началося,

Хуино воинство на пиздье поднялося,

Не инако оне с пиздами брань ведут,

Хуи, напав на пизд, без милости ебут

Дерут, ломают, прут, всем пасти затыкают;

По всем пиздам хуи, как молнии, сверкают,

В свирепости своей всех пизд нещадно рвут,

Ебеные пизды и стонут и ревут.

Потом станица пизд, собравшись, прибодрились,

Против нахальства их и сами воружились;

Разинув пастищи, хотят хуев сожрать,

Насунулись на них, хотят с плешь кожи драть,

И хамкают и жмут в горячности безмерной:

— Вот мы вам, ебакам, уймем жар непомерной,

Немедля пхнем в пизду и тем вас покорим,

Заставим нас ети и сотью повторим.

Старуха на печи на брань сию смотрела,

Желаньем и она к сражению кипела,

И мнит: — У девок, баб ебливой понедельник,

А у меня сей день подобно как сочельник.

Ворчала про себя: «Будь старость проклята,

Коль молодость моя навеки отнята;

Теперь хуи, пизды я зрю, как здесь ебутся,

А у меня, глядев на них, лишь слюнки льются.

Пизда кобылою, а хуй, как мерин, ржет;

Зря все теперь сие, кого не разожжет?

Здесь все теперь пизды алчбой к хуям пылают,

В кровавой пене все, а знай лишь подъебают;

А я на старости сего дня не причастна,

Все ныне счастливы, лишь я одна несчастна.

Куда я, бедная, при старости гожусь?

Бывало, зря меня, мущины обожали:

Именье, похвалы вседневно умножали;

А ныне уж никто ко мне не подбежит,

И бедная шантя сгорюняся лежит.

Прошли те времена, объяла ныне старость,

И похоти уж нет: пропала вся и ярость.

О, рок! о, грозный рок! жестокая судьба,

Лишилась я тебя, сладчайшая етьба.

Никто не хочет зреть пизду мою горюху,

Никто не ободрит, не поебет старуху.

Как вспомнить мне без слез прошедши времена

И как забыть мне то, как я поебена?

О ты, прекрасный хуй, твоя фигура шилом,

Ты в первой раз поеб не инако, как с мылом.

Запестоватой хуй, и ты ебал с трудом,

По жопе колотя и килой и мудом.

А ты, предлинной хуй, хотя ты был и тонок,

Однако доставал до сердца и печенок.

Тебе, Аникин хуй, страшилище пиздам,

Колику честь, хвалу, почтение отдам?

Я помню то, как ты престрашной хуй всарначишь,

Наслюнивши елдак, в пизду ты запендрячишь,

Нельзя после того ни пернуть и ни бзднуть,

Вкокляшишь плотно так, что трудно и вздохнуть.

Довольно от тебя пизда мук потерпела,

От ебли мне твоей и смерть было приспела,

Принуждена на пуп накидывать горшок,

Ты сделал мне пизду, как нищего мешок.

О вы, хуи! хуи! для пизд потребна сбруя,

На что б была пизда, коль не было бы хуя?

Вы для меня милей вещей на свете всех,

Вы превосходите веселых всех утех,

Я с вами зачала етись с осмова году,